— Пошли! — сказал Лефти.
— Куда?
— Сюда! — И он повел нас куда-то вниз вдоль стены почтамта. Вдруг я с изумлением увидел, что он вознесся над землей. Он стоял на какой-то стене и манил меня к себе. В ту минуту я, кажется, готов был залезть хоть на борт «Куин Мэри». Я последовал за Лефти, остальные последовали за мной. Мы очутились в маленьком, огороженном со всех сторон и густо заросшем саду. В прозрачном летнем мраке я различил смоковницу, склонившуюся над железной калиткой. Среди белых камней росла высокая, по колено, трава. Мы сели. И тут я вдруг сообразил, что там, где мы находимся, был когда-то неф церкви святого Николая Фостера. Я лег на траву, и глаза мои наполнились звездами.
Через некоторое время до меня долетел голос Лефти:
— Самое главное для вас — ввязаться в борьбу. Стоит начать что-то делать, сталкиваться с людьми — и некоторых из них вы непременно возненавидите. А ничто так не разбивает абстракций, как ненависть.
— Правильно, — протянул я лениво. — Сейчас я никого не ненавижу.
Мы говорили вполголоса. Рядом с нами Финн и Дэйв тоже о чем-то шептались.
— Как же вам не стыдно, — сказал Лефти.
— А что я могу сделать?
— Этот вопрос придется изучить. Мы ко всем своим членам применяем научный подход. Мы спрашиваем о каждом: где точка пересечения его потребностей и наших? Какая работа больше всего придется ему по душе и в то же время будет полезна нам? Разумеется, на каждого ложится и какая-то доля рядовой работы.
— Разумеется, — сказал я. Я смотрел, как за лесом травы поднимается Орион.
— В данном случае, — сказал Лефти, — сомнений, к счастью, нет. Совершенно ясно, что́ вы можете делать.
— Что же?
— Писать пьесы.
— Не умею, — сказал я. — Романы не подойдут?
— Нет. Кто в наше время читает романы? А пьесы писать вы не пробовали?
— Никогда.
— Ну так начинайте, и чем скорее, тем лучше. Конечно, с расчетом на театры Вест-Энда.
— В Вест-Энде не так-то легко поставить пьесу.
— Не верьте в эту легенду! — сказал Лефти. — Все дело в том, чтобы пойти на известные уступки распространенным вкусам. До того как писать, подвергните научному анализу несколько пьес, которые за последнее время имели успех. Ваша беда в том, что вы не любите усидчиво работать. Создайте приемлемый костяк, а заполнить его можете любой идеей. В общем, вы заходите ко мне на будущей неделе, мы с вами это обсудим. В какой день вы могли бы зайти?
Он достал записную книжку и стал быстро листать густо исписанные странички. Я поискал в уме, чем бы отговориться, но ничего не придумал. Орион лез ногой мне в глаза.
— Во вторник, в среду, в четверг… Но я ничего не обещаю.
— Я порядком загружен, — сказал Лефти. — Может быть, в пятницу, в три пятнадцать? У меня просвет до четырех, а если повезет, то даже чуть дольше. Вы приходите ко мне в редакцию.
— Ладно, ладно, — сказал я. Бледное пятно — лицо Лефти — обратилось ко мне.
— Забудете. — Он достал карточку, записал время и адрес и сунул карточку мне в карман. — А теперь, — сказал он, — может, вы мне расскажете, что вы делали в этих краях?
Этот вопрос меня взволновал — я усмотрел в нем первое прямое указание на то, что Лефти присущи и чисто человеческие свойства, а вдобавок он напомнил мне о Хьюго, который за последние несколько часов как-то испарился из моей памяти. Я с усилием принял сидячее положение. Голова моя, казалось, держалась на пружине и кто-то пытался ее оторвать. Я вцепился в нее обеими руками.
— Я искал Белфаундера.
— Хьюго Белфаундера? — переспросил Лефти с нескрываемым интересом.
— Да, а вы его знаете?
— Знаю, кто он такой.
Я повернулся к Лефти, но его огромные глаза были всего лишь черными провалами на бледном лице.
— Вы сегодня его видели? — спросил я.
— К «Скорнякам» он не заходил.
Мне хотелось продолжать расспросы: интересно, как Лефти воспринимает Хьюго? Как капиталиста? Но сейчас все мое внимание поглощала моя собственная голова.
Прошло еще сколько-то времени, вероятно, шел уже третий час, и тут Финн выразил желание искупаться. Лефти перед тем говорил с Дэйвом, а ко мне только начало приходить второе дыхание. Ночь стояла безупречно теплая и тихая. Идея Финна нашла отклик у всех, кроме Дэйва. Мы стали обсуждать, куда пойти. До Серпантайна было далеко, до Риджентс-парка тоже, а в районе Сент-Джеймс-парка всегда слишком много полиции. Сам собой напрашивался вывод — искупаться в Темзе.
— Вас унесет отливом, — сказал Дэйв.
— Не унесет, если поймать нужный момент, — сказал Финн. Это было гениально. Но когда настанет нужный момент?
— Сейчас посмотрим, у меня записано, — сказал Лефти. Мы окружили его тесным кольцом, и он зажег спичку. — Высшая точка прилива у Лондонского моста — два пятьдесят восемь. В самый раз! — В следующую минуту мы уже лезли через стену. — Берегись полиции, — сказал Лефти. — Они подумают, что мы идем грабить склад. Если увидите полисмена, притворитесь пьяными.
Без этого совета мы, в сущности, могли обойтись.
Мы стали пересекать озаренный луной пустырь, где раньше проходила Файфут-лейн, где множество скорбных надписей на щитах в развалинах Сити обозначают места стоявших здесь церквей и кабаков. Мимо одинокой башни святого Николая мы выбрались на Аппер-Темз-стрит. Не слышно было ни звука — ни шагов, ни колокольного звона. Мы старались ступать бесшумно. Из освещенного пространства мы свернули в темный лабиринт переулков и разрушенных складов, где громоздились кучи каких-то непонятных предметов. Обрывки газет, которыми были усеяны улицы, застыли в полном безветрии. Редкие фонари то выхватывали из мрака кусок обвалившейся кирпичной стены, то отбрасывали на тротуар тень кошки. Наконец какая-то улица, темная и глубокая, как колодец, уперлась в каменный парапет, а за ним, у подножия нескольких ступеней, опять была луна, теперь расплескавшаяся по реке. Мы перелезли через парапет и немного постояли на ступенях, чувствуя, как вода лижет нам подошвы.
Справа и слева от нас в воду выдавались стены складов, заслоняя вид и отгораживая заливчик, где река подходила к нам вся в грязной пене и обломках досок, полная до краев, в самом сердце Лондона. Пахло гнилью. Финн стал разуваться. Человека, который видел Лиффи, ни одна грязная река уже не отпугнет.
— Поаккуратнее, — сказал Лефти. — Пригнитесь, тогда с улицы не видно. Не говорите громко, не ныряйте. Тут, возможно, рыщет речная полиция. — Он стянул рубашку.
Я посмотрел на Дэйва.
— Будешь купаться?
— Конечно, нет! По-моему, вы все с ума сошли. — Он сел, прислонясь к парапету.
Сердце у меня колотилось. Я тоже стал раздеваться. Финн, голый и бледный, уже ступил в воду. Он медленно спустился по ступенькам, отодвигая ногой плавучий мусор. Вода дошла ему до колен, до бедер, и вот уже он, тихо плеснув, поплыл прочь от берега, и дерево застучало о камень от набежавших крошечных волн.
