— А ей и не нужно бывать. Все происходит дома.
— Что ты хочешь сказать? Господи, неужели ты…
— Нет, не я. Денби.
— Что Денби? Не мучь ты меня!
— Денби — любовник Аделаиды. Аделаида — любовница Денби. Уже несколько лет. По-моему, тебе пора узнать об этом.
Уилл лежал неподвижно, тяжело дыша. Потом еле слышно произнес:
— Развяжи меня, Найджел. Клянусь, я тебя не трону.
Найджел встал и вытащил палку из-под стула. Раскрутил веревку, и она ослабла. Уилл неловко повернулся и стал приподниматься. Застонав, он начал стаскивать резиновый наручник. Найджел помог ему, потом высвободил лодыжку. Постанывая, Уилл массировал то затекшую руку, то ногу.
— Не верю я тебе, Найджел, — сказал он.
— Это правда.
— Докажи.
— Спроси у Аделаиды. Между прочим, взгляни-ка. Тебе ведь знаком почерк Денби?
Найджел протянул Уиллу склеенные скотчем обрывки записки. «Аделаида, моя сладкая, — говорилось в ней, — як тебе не приду, буду спать у себя, потому что вернусь поздно. Спокойной ночи, малышка. Твой Д.».
Уилл внимательно изучил послание. Потом издал протяжный душераздирающий вопль и повалился лицом в подушку.
— Тсс, не шуми…
Уилл сел, лицо у него было перекошено, челюсть дрожала, от гнева и боли он скрипел зубами.
— Я убью его. И ее тоже.
— Не бесись, Уилл.
— Убью. Говоришь, несколько лет. Несколько лет! И все это время она водила меня за нос, клялась, что у нес никого нет, позволяла мне делать ей подарки, целовать руки.
— Да, я знаю, но послушай, что я еще…
— Говорила, что она не создана для замужества! Конечно, она не создана, она просто дрянь, шлюха! И я бросил свою жизнь к ее ногам! Я ее растерзаю. И его убью. Сейчас же пойду и накрою их в постели. «Моя сладкая»! О Боже, я этого не переживу. Где мои брюки?
— Прекрати, Уилл, прекрати сейчас же и выслушай меня. Все равно я спрятал твою одежду, тебе ее не отыскать. Слушай…
— Пойду голый. Прочь с дороги, Найджел! Ты видишь, ты меня довел.
— Дверь заперта. Сядь, да сядь же.
Уилл перестал греметь дверной ручкой. Он вдруг выпрямился, застыл, закатил глаза и со стоном рухнул на кровать, закрыв лицо руками.
— О Аделаида, Аделаида! Я любил тебя, я так тебя любил!
Найджел придвинул стул ближе. Он гладил черные растрепанные волосы, плечи, сотрясавшиеся от бесслезных рыданий.
— Перестань, Уилл. Что сейчас сделаешь, ночь на дворе. Нужно все обдумать. Ты знаешь правду, а значит, они в твоей власти. Обдумай это. И не мсти Аделаиде. Бог ей судья, с нее хватит шипов в собственном сердце. А что касается Денби, мы подумаем, как его наказать. Я помогу тебе. Мы вместе его накажем.
Уилл перестал рыдать и сидел, крутя и потирая запястье, с пустым, помутившимся от горя взглядом; из полуоткрытого рта текла слюна.
— Подумать только, что она…
— Да, и она тоже. Я не повредил тебе руку?
— И это после того, как мы выросли вместе, после всего, всего… Это все равно что родная мать предала бы тебя…
— Мать всегда предает.
— Я ей полностью доверял. Никак не думал, что у нее была другая жизнь. Говоришь, несколько лет. С этим жирным боровом! Я его прирежу. В детстве она меня любила. Она была такая хорошенькая, такая невинная. Мы были счастливы.
— Да, все трое.
— Да, все трое. Мы всегда ходили, взявшись за руки. Помнишь?
— Да, а она посередке.
— И играли в перетягивание каната у фонарных столбов. И ты всегда побеждал.
— А ты помнишь, как мы рассказали ей, откуда берутся дети?
— И она не хотела нам верить!
— Господи, будто вчера все это было!
— И стройка, и пустырь, на котором мы собирали одуванчики.
— И как мы лазали на леса…
— И воровали кирпичи…
— И играли в англичан и французов…
— И в три шага…
— Аделаида — это наше детство, когда все у нас было прекрасно…
— До нашего побега…
— До театра.
— До всех этих гадостей — ну, ты понимаешь меня.
— Да. А она — словно из другой жизни, из другого мира. У меня было чувство, будто она хранит в себе те наши годы, детство, хранит его для меня…
— Во всей свежести, во всей чистоте…
— Ты что, смеешься надо мной, Найджел?
— Нет-нет. Ну ты же обещал…
— Аделаида приходила к тебе, ну, туда, где ты жил, когда вернулся в Лондон?
— Нет.
— Что-то у нее с тобой было. По-моему, ты за ней приударял.
— Да нет же.
— Хорошо, зачем тогда ты мне все это рассказал? Какой тебе от этого прок? Ты любишь ее, ты хочешь вбить клин между нами, вот!
— Нет!
— Значит, у тебя у самого ничего с ней не вышло, и ты хочешь, чтобы у меня тоже…
— Нет, клянусь тебе.
— Хорошо, тогда зачем тебе все это? Просто придурь? Или тебе хочется мне напакостить? Или напакостить Денби?
— Идиотская мысль!
— Ты ненавидишь Денби. У тебя на него зуб. Да? А за что это он тебе врезал, между прочим?
— Нет, Уилл, это совершенно тут ни при чем.
Усилившийся дождь стучал по чердачной крыше, сбегал сплошным потоком по темному оконному стеклу. Близнецы сидели под яркой голой лампочкой лицом к лицу и пристально смотрели друг другу в глаза.
Глава XXIV
Бутылка виски была почти пуста.
Денби сидел на кровати, закрыв лицо руками. На полу, прислонившись спиной к комоду, сидела Аделаида. Лицо ее опухло от слез. Глаз почти не было видно. Она ловила воздух широко открытым ртом, время от времени ее плечи вздрагивали, крупные слезинки выкатывались из заплывших глаз. Она была в одной кофте и нижней юбке.
Было девять часов вечера, за окном с не задернутыми до конца занавесками давно стемнело. Безудержно, яростно лил дождь. Струи его, подхваченные сильными порывами ветра, неслись почти горизонтально, с шумом хлестали в окошко, будто в него швыряли пригоршнями мелких камешков.
— Денби! — донеслось издалека.
Денби застонал и еще крепче прижал ладони к лицу.
— Денби!
Денби поднялся, не взглянув на Аделаиду, переступил через ее ноги и пошел наверх. Он чувствовал себя совершенно разбитым. У него все болело.
— ДЕНБИ!
