В комнату проскользнул Адам с Зедом на руках (Зеду было трудно взбираться по лестницам). Адам поставил песика на пол, и Зед вприпрыжку пробежал по ковру, морща нос «в светской улыбке», как называл это Адам, и приветствуя всех по очереди кивком головы и вилянием белого хвостика и всего тельца. Том присел и погладил собачку. Зед в экстазе перекатился на спину. Каким невинным я когда-то был, подумал Том, сколько счастья доставляла мне такая малость.
Алекс думала про Ящерку Билля, про то, как она его любила (как ей теперь стало ясно) и как до обидного редко его видела. Он всегда был, и от этого мир становился значительнее и надежнее, так что не нужно было его постоянно проверять. У Алекс появилось странное, ужасное черное чувство — как она поняла, это было осознание, что между ней и ее собственной смертью больше нет вещественной преграды. Теперь Алекс ничто не отделяло от могилы: распалась ткань жизни, в ней не было больше ни страстно желанных событий, ни более старших и мудрых людей. В любовь к семье, слабеющее утешение Алекс, ворвалась боль, подобная кипятку, который чудился купальщикам в трубах Института. А сегодня утром она получила чудовищное, угрожающее письмо из мэрии. Оно гласило: «Дорогая миссис Маккефри! Примите наши соболезнования по поводу того, что вас беспокоит агрессивная дикая лиса. Мы приняли к сведению, что у вас в саду есть лисьи норы, и наш уполномоченный по контролю за дикими животными примет меры в удобное для вас время. Вы не потеряете возможности пользоваться садом. Процедура заключается в герметизации выходов из нор и нагнетании отравляющих газов. Просим принять к сведению, что в силу возможности эпидемии бешенства мы обязаны в подобных случаях действовать быстро. Пожалуйста, сообщите нам удобную для вас дату». Алекс написала в ответ, что это, должно быть, ошибка — она не видела никаких лис, ни агрессивных, ни каких-либо иных, и у нее в саду нет лисьих нор. Она боялась, ощущая себя загнанным зверем, словно это ее должны были запереть и отравить газом. И еще она злилась. Как они узнали? Должно быть, Руби разболтала. Алекс хотела гневно накричать на Руби, но не смогла по какой-то странной и зловещей причине. Она пронзила Руби взглядом. Руби уставилась на нее в ответ. А потом случилось что-то еще, что-то бессмысленное, зловещее и жуткое. Алекс начала рассказывать об этом Брайану.
Том сидел на ковре с Зедом и Адамом, бездумно играл с песиком и вполуха слушал болтовню Алекс.
Алекс говорила:
— Я вообще не пойму, что такое творится с городом в последнее время, и Шалунишка опять выбросил фонтан, тут, пожалуй, поверишь, что мы просто регулярно сходим с ума всем городом, может, это друиды, римляне и всякие древние языческие боги, что-то такое. Мне всегда казалось, что те две девчонки, что в Слиппер-хаусе, тоже как-то в это замешаны, они такую суматоху устроили в прошлую субботу. Что-то неприятное было в этой парочке. Хорошо, что они съехали.
— Съехали? — переспросил Брайан, — Когда?
— Во всяком случае, я надеюсь, что съехали. Сегодня рано утром я нашла ключи — их просунули в конверте в щель для почты. Ни письма, ни «спасибо», только ключи. Я, конечно, пошла посмотреть, все ли там в порядке, — они собрали все вещи, упаковали в сундук и чемоданы с запиской «за ними пришлют». Дом, кажется, в порядке, только на паркете в прихожей какое-то бурое пятно. Я решила, что больше их не увижу, но нет, примерно через час слышу, кто-то бежит по боковой дорожке к гаражу. Смотрю в окно — глядь, а это наша барышня.
Том, который начал прислушиваться, ахнул и отвернулся, неистово краснея.
— И вот она, вся растрепанная, бежит по траве как сумасшедшая. И мне очень не понравилось, что она пришла через парадный вход — им же велено было не путаться у нас под ногами, а ходить через калитку. Я думала спуститься, отругать ее и выяснить, почему они съехали так внезапно, уж, кажется, могли бы хоть из вежливости предупредить, и, ты знаешь, они меня ни разу не поблагодарили, даже на чай не позвали. Горничная-то, конечно, неотесанная, но девушка вроде бы уже взрослая, правда, говорят, она умственно отсталая, и я думаю, так оно и есть, в общем, я вышла, а она там звонит в дверь и дергает за ручку и кричит во весь голос. Потом как забегала вокруг дома, заглядывает в окна, пытается их открыть и кричит, как зверь какой. Обежала вокруг, увидела меня, и я говорю: «Чем могу служить?» — а она: «Где Перл?» — вот так прямо. Это горничная, и я говорю: «Она уехала, вернула ключи, ваши вещи все собраны», и только собиралась ее спросить, когда они заберут вещи, как увидела, что она не в себе, до этого плакала и вот-вот опять заплачет, и стоит и смотрит на меня, как будто с ума сходит, а потом без единого слова повернулась и помчалась по саду к задней калитке, только волосы развеваются, и больше я ее не видела. Ты представляешь?
— Она не умственно отсталая, просто очень застенчивая, — сказала Габриель. — В поездке к морю она была совершенно нормальная.
Габриель закурила, потом быстро погасила сигарету в пепельнице.
— Я подумал, что она немножко отсталая, — сказал Брайан. — Она от себя в тот день ни слова не сказала.
— Очень странная, спору нет, — ответила Алекс.
— Бедная девочка, — сказала Габриель. — Это все профессор Розанов виноват, говорят, он совершенно ею не занимался, он не любит детей.
— Когда это было? — спросил Том, — Сегодня утром?
— Да.
Том, не поднимаясь с колен, сел на пятки. Он начал считать вслух: «Среда, четверг, пятница…» Если Хэтти еще здесь… что это значит? Когда, по словам Перл, они уехали, в какой день Розанов забрал Хэтти, что случилось прошлой ночью? Может, Алекс просто ошиблась, или это было привидение? Что все это значит? А самое главное, что делать Тому? Может быть, ему надо сейчас что-нибудь сделать, и, возможно, даже немедленно? Изменит ли это что-нибудь? А вдруг — все изменит? Теперь ему казалось: если бы он верил, что все кончено, в этом был бы хоть какой-то покой. Ну да, а разве не все кончено, несмотря на этот ужасный визит? Какой это ужас вообще, что она вернулась вот так, до чего бессмысленно, совершеннейший кошмар…
Тут в комнату вошел Джордж.
Хотя дверь гостиной была закрыта, он, поднимаясь по лестнице, мог ясно слышать их голоса. Но слышал или нет — он изобразил удивление.
— О, да тут семейная картина и выпивка, а мне нальют?
— Привет, дорогой, — сказала Алекс, словно ждала его (хотя на самом деле не ждала). Она обычно не называла Джорджа «дорогим» ни на людях, ни наедине, и это слово прозвучало как лозунг или вызов.
— Налей своему брату, — сказала она Тому.
— Виски, дорогой Том, — сказал Джордж, подражая Алекс и улыбаясь.
Том налил виски, протянул Джорджу и спросил:
— А что, Розанов еще здесь?
— Нет, он далеко-далеко, покинул нас, ушел, мы его больше не увидим, он стерт из памяти, уничтожен, перешел в невидимый мир, без мысли и движения, единственное, необходимое, короче, его больше нет.
— Он уехал из Эннистона?
— Вместе с очаровательной малюткой. Что за девочка была, какая головка цвета слоновой кости, молочно-белое тельце, огромные фиалковые глаза, и как они сверкали! Какие грудки, какие бледные бедра, и как она сопротивлялась, рыдала и целовалась.
