Том спешил в раздевалку, уже дрожа от холода, но рука у него горела от безжалостной хватки Джорджа. Плоскость ладони Джорджа все еще давила ему на плечо. Уже заворачивая в дверь, он увидел вдалеке, в перспективе, спины как раз входивших в Променад Антеи Исткот и Гектора Гейнса. Он нашел ключ, чтобы вызволить одежду из шкафчика, и целую секунду чувства бушевали в его миролюбивой груди.
В Променаде Антея Исткот и Гектор Гейнс пили кофе. Антея надела круглые тонированные очочки. Она была весьма близорука, хоть и удачно это скрывала. Тем не менее она видела, как Том ей улыбнулся, и притворилась, что не заметила. Теперь ей было не по себе из-за этого. Она очень любила Тома, которого знала еще с тех пор, когда оба были совсем маленькие, но, конечно, не была в него влюблена; просто он иногда как-то слишком бодро принимал тот факт, что ему не суждено владеть ею.
Гектор Гейнс мучительно старался не глядеть на груди Антеи, в данный момент надежно и уютно упакованные в обтягивающий лиловый свитер. Гектор твердил себе, что ей двадцать один год, а ему тридцать четыре, что он закончил трудиться над Гидеоном Парком и скоро должен ехать в Абердин, навестить мать, в чьи редких письмах, полных любви, никогда не было ни одного упрека за его за нечастые приезды.
Брайан Маккефри, терзаемый сходными муками относительно грудей Антеи, подошел к прилавку заказать себе кофе, а Адаму — особую смесь ананасового сока и кока-колы. Он поздоровался с Антеей, которую, конечно, прекрасно знал, поскольку она тоже была из Друзей, и с Гектором, которого знал в лицо.
— Как твой дядя Билл? — спросил он у Антеи, — Я слышал, ему нездоровится.
— С ним все в порядке. Адам, привет! Ты кто — дерево?
Адам, стоя с распростертыми руками, ответил:
— Нет, я сушу свои крылья.
Брайан и Адам отошли, взяв напитки, и Адам, который никогда не звал Брайана ни папой, ни как-то иначе, спросил:
— Почему луна иногда бывает ночью, а иногда днем?
— Потому что она крутится вокруг Земли, а мы — вокруг Солнца.
— Как это?
— О боже… она… я потом в книжке посмотрю.
Брайан сел и грохнул на стол свою чашку кофе. Он только что узнал, что бюджет муниципалитета урезали и он, скорее всего, останется без работы.
Гектор робко спросил Антею:
— Может, пойдем посмотрим выставку скульптур в ботаническом саду или выставку Эннистонского общества художников в Холле?
— Идите, я вас там найду, — ответила Антея.
Она хотела пойти помириться с Томом.
— Но на какую?
— Что на какую?
— На какую выставку?
— А, художников. А то дождь еще не кончился.
Явилась Габриель. Она влетела в макинтоше и черной зюйдвестке, с которых капало на пол, и плюхнулась за стол к Брайану.
— Ты опоздала, — сказал Брайан.
— Она ушла.
— Кто?
— Стелла. Я вышла в магазин, а она пропала. Она оставила записку — что ей обязательно надо идти и чтобы я не беспокоилась.
— Ну что ж, она у нас пробыла достаточно долго, и мы ей никак не помогали.
— Но куда она пошла?
— Ну если ты не знаешь, то я и подавно.
— Не могла же она пойти обратно к Джорджу!
— Почему бы и нет. В любом случае это не наше дело.
— А если она покончит с собой?
— Не покончит.
Габриель разрыдалась.
— Ну хватит! Давай, пошли домой.
Вернон Чалмерс, директор Института, сидевший у себя в кабинете, во флигеле, вздрогнул от внезапного шума, доносившегося вроде бы из сада Дианы. Директор сначала решил, что там идет какая-то драка или начались беспорядки. Потом он понял, что это смех. Он встал из-за стола и подошел к окну.
Том Маккефри оделся, вышел под дождь и услышал тот же звук. Его догнала Антея.
— Привет.
— Антея, привет. Что там такое?
— Пойдем посмотрим.
Том на миг взял ее за руку, и они побежали вдоль края бассейна.
Возле Ллудова источника собралась небольшая толпа. Том рванулся туда и увидел странную картину: Эммануэль Скарлет-Тейлор, промокший до нитки, беспомощно и отчаянно плясал внутри решетки, окружающей источник.
Все случилось очень просто. Эмма расстроился, вспомнив о своей собаке, и ему внезапно захотелось подойти к источнику и попробовать, насколько горячая там вода. Ближайший камень послужил ему ступенькой, и запрыгнуть в ограду оказалось очень легко. Выбраться — другое дело. Внутри не на что было опереться, а решетка, высотой по грудь, заканчивалась остриями, загнутыми внутрь. Эмма, разозленный собственной глупостью и провоцируемый смехом зевак, бегал туда-сюда, щурясь, глядел сквозь залитые дождем очки, пытаясь найти хоть какую-то опору для ноги, потом попытался вылезти, опираясь руками о загнутый верх прутьев решетки. Изгиб был слишком высоко, а Эмма недостаточно силен. В ободряющих воплях зрителей зазвучала издевка. Из толпы выдвинулась внушительная фигура: Неста Уиггинс в бикини. Она закричала: «Что смеетесь, помогите ему!» — к пущему веселью зрителей. Но в одиночку она ничего не могла сделать. Неста протянула Эмме руку, но он отказался за нее хвататься. Неста умчалась с криком: «Принесите лестницу!»
Том покатился со смеху. Потом ринулся вперед, добежал до решетки, стал на колени и просунул крепкое колено меж прутьями. Эмма бросился к нему, поставил ступню на колено друга, ухватился за верх ограды и вырвался на свободу. Его побег сопровождался аплодисментами и криками. Алый от смущения, Эмма помчался к выходу.
Том побежал за ним.
— Ты забыл зонтик. Хочешь, я сбегаю?
Эмма шел вперед в мрачном молчании, и Том поспешил за ним, все еще смеясь.
— Вы верите в Бога?
— Нет.
— Да ладно, нынче что угодно сойдет за веру.
— Нет.
— Значит, вы необычный священник.
— Да.
— Вы отвергаете Бога?
— Да.
— Мало его отвергать, его нужно ненавидеть.
— А вы его ненавидите?
— Мне ненавистно само понятие.
— Мне тоже, — сказал отец Бернард, но шепотом.
— Почему шепотом? Думаете, Он подслушивает?
— Я не верю в личностного Бога.
— Вы хотите сказать, что Бог — это не имя?
— Но я верю в духовную реальность.
— Что вы в данном случае имеете в виду под «реальностью», что такое «духовная», вы можете привести примеры?
Был вторник, и отец Бернард явился в Заячий переулок, как ему было велено. До вторника он не ходил в Институт, чтобы не «испортить» встречу, которой ждал со смешным нетерпением и тревогой. (По воскресеньям он никогда не плавал — в порядке самоограничения. Однажды он отказался от плавания на время Великого поста и призвал потрясенных прихожан последовать его примеру.) Прибыв к философу, он расстроился, увидев, что Джон Роберт приготовился к долгой пешеходной прогулке.
