— А почему сегодня пошел?
— Из-за мистера Исткота.
— Вот видишь!
— И как долго ты это чувствуешь?
— Что?
— «Белее снега».
— О, почти все время. Я чувствую себя непавшим. Как люди становятся плохими? Только не притворяйся, что знаешь!
— Конечно знаю. Твое неведение просто уникально.
— Ну, я всегда знал, что я уникален. Я почти закончил нашу песню.
— Нашу песню?
— К которой ты собирался написать музыку, чтобы мы разбогатели.
— Я не умею писать музыку.
— А говорил, что умеешь!
— Ты меня не так понял.
— Ты пойдешь завтра плавать?
— Нет.
— Ну со мной-то пойдешь?
— Я хочу поглазеть на философа.
— Правда, здорово мы сегодня выкатились прямо ему под ноги?
— Что хорошего — попасть в дурацкое положение перед уважаемым тобой человеком.
— Ну конечно, ты же читал его книги.
— Если бы у меня была шляпа, я снял бы ее с цветистым жестом.
— Ну, по крайней мере, ты пал к его ногам.
— У меня очки погнулись.
— Мы будем околачиваться вокруг него и поймаем еще один шанс.
— И еще я хочу поглазеть на твоего брата.
— Джорджа? У меня до сих пор синяк там, где он меня схватил, как дикарь.
— Ты думаешь, это ненависть. А может, любовь?
— Я о любви лучшего мнения.
— Если бы у меня был такой брат, как Джордж, я бы что-нибудь сделал.
— Если бы у тебя был такой брат, как Джордж, ты бы знал, что ничего сделать нельзя.
— Черт, я бы хоть попытался.
— Он тебя заворожил. Он кучу народу завораживает. А на кого не действует, те только руками разводят.
— А ты что делаешь?
— О, конечно, мне жалко Джорджа, но он невозможный, он старательно рвет мельчайшие связи с жизнью, которые нормальным людям служат опорой.
— Он правда хотел утопить жену?
— Нет, это просто Брайан так сказал! Брайан его ненавидит.
— Где она?
— Никто не знает. Может, в Японии.
— В Японии?
— У нее там отец. Он тоже ненавидит Джорджа.
— Что ты не пьешь? Очень раздражает, когда ты вот так сидишь и ничего не делаешь.
— Что ты не поешь? Спой «Бал Фила-флейтиста»
[82]
.
— Ага.
— Где же твое самозабвенное веселье, смеющиеся глаза и теплый добрый юмор?
— Заткнись.
— Ты просто ненастоящий ирландец.
— Все ирландцы — ненастоящие ирландцы.
У тебя «нет слов, нет слов» —
Я же вижу.
То остаться. То уйти,
За спиною сжечь мосты…
Сядь поближе.
Ничего не говори. Просто — рядом.
Просто рядом, до зари.
Слов — не надо.
Жизнь — жестокая игра,
Где расписаны все роли.
Скажем, партии Добра,
Зла, Отчаянья и Боли.
Не исправишь. Не трудись —
Жизнь есть жизнь.
А я рядом.
Просто рядом.
Просто я.
Ты — любовь моя, надежда,
Жизнь моя.
Значу то же, что и прежде —
Для тебя?
Впрочем, если ты захочешь
Вдруг собраться и уйти —
Утром, днем ли, среди ночи, —
Доброго пути!
Поцелуй прощальный, долгий,
С горьким привкусом кофейным —
Задержись еще немного,
Мы исправим. Мы сумеем…
Что разбилось, клеить снова —
Смысла нет.
«Ты уходишь? Будь здорова.
Всем привет».
Не вернется. Не трудись —
Жизнь есть жизнь.
А я рядом.
Просто рядом.
Просто я.
Ты — любовь моя, надежда,
Жизнь моя.
Значу то же, что и прежде —
Для тебя?
На цветные конфетти
Нету смысла резать душу.
Не сложилось — что ж, прости,
Только слушай —
Если ты уйти решишься —
Для меня — всегда некстати,
Я прошу — приснись мне птицей,
Сядь на спинку у кровати…
Впрочем, нет. Любая птаха
Может упорхнуть.
Что ж, лети, не ведай страха —
В добрый путь.
Не вернешься. Не клянись —
Жизнь есть жизнь.
Я — это просто я.
Что значу я без тебя?
Что-то, должно быть, значу.
Ты уходишь.
Я не умираю, не плачу.
Желаю тебе удачи.
Я буду твоим ангелом.
Что? Спрашиваешь — надо ли?
Надо. Конечно же, надо.
Только я знаю,
Чего ты хочешь,
Чего тебе опасаться —
Мы больше, чем даже друзья.
Желаю счастья.
Дай Бог нам
Никогда уже не встречаться.
Целую.
Вечно твой Я
[83]
.
Том был доволен своей песней, что так быстро выросла из идеи Адама про двух улиток. Тем же вечером, после вышеприведенного разговора, они с Эммой довольно сильно перебрали, и Том удалился в спальню — шлифовать свое творение. Было уже за полночь. Том занимал спальню в задней части дома, где из окна виднелся сад, а за ним — городской пейзаж с куполом Эннистон-холла, на котором только что выключили подсветку. Город лежал под темными ночными тучами сеткой желтых пунктирных линий, там и сям еще виднелись бледно светящиеся квадратики окон. Эннистонцы ложились рано. Том отдался песне, рисуя себе в трогательных деталях изображенную в ней ситуацию: он, герой, влюблен, но сдерживает всепоглощающее желание обладать возлюбленной; она — застенчивая, нежная, боязливая (девственница?), не в силах решиться. Он уважает ее нерешительность, даже наслаждается этой мучительной для него неопределенностью, расплывчатой, беспомощной, нелогичной неуверенностью, необозначенностью — она у Тома почему-то ассоциировалась с девушкой, которую он когда-нибудь полюбит. (Сегодня вечером они с Эммой пришли к выводу, что ни один из них еще не был по-настоящему влюблен.) Том, герой песни, не давит на девушку, дает ей свободу подумать, пространство, время, душит в сердце страх неудачи и болезненную тягу к любимой, желание запереть ее в клетке. Он хочет быть с ней, но только навсегда, и потому вынужден представлять себе, как теряет ее, хотя сейчас это для него равносильно смерти. Как бы ни мучило его это подвешенное состояние, он нежен с девушкой, хочет показать ей, какой он простой, дружелюбный, добрый, безобидный, давний знакомый, поклонник. Но Том вдруг спросил себя: а девушки таких любят? Ну ладно, допустим, в этой песне любят. Может, теперь написать другую песню, с другим героем, не джентльменом? Но, по правде сказать, Том стремился быть джентльменом и всегда считал себя таковым. Он чувствовал, что не сможет опуститься до уровня людей, которые о сексе говорят грубо, а женщин считают скотом. Конечно, женщины занимали воображение Тома. Он представлял себе оберегаемых девушек, уютно спящих в своих девственных постельках. Еще он думал про испорченных, шальных девчонок, сбежавших из дому, но не ассоциировал их со своей матерью. Может быть, он сам не замечал, насколько его мысли о девушках пронизывала тень шальной Фионы, вечно юной Фионы, хрупкой жертвы, которую он каким-то образом должен был спасти и сохранить чистой от всего мирского. И может быть, это ради нее он чуточку задержался в детстве и до сих пор считал себя невинным. Как он сказал Эмме, он чувствовал себя непавшим и даже не знал еще, как люди становятся плохими.
