Книга Ученик философа, страница 92. Автор книги Айрис Мердок

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Ученик философа»

Cтраница 92

Джордж глазел, ощущая собственное дыхание и чувствуя, как с силой вздымается грудь. Потом попятился, отошел и стал осматривать комнату, часто оглядываясь на кровать. В окна нижнего этажа (которые с этой стороны здания выходили на закрытый для посторонних газон и деревья ботанического сада) в результате долгих споров были вставлены матовые стекла. Джордж не боялся, что кто-нибудь, кроме грозного спящего жильца, застанет его за исследованием номера. Он пошел закрыть двойные двери ванной комнаты, чтобы приглушить неумолчный шум, но побоялся резким изменением вибраций разбудить своего учителя. Джордж бочком пробрался в ванную и стал любоваться экзотическим интерьером, знакомым ему, — в дни своей беспечной молодости он часто позволял себе насладиться водами в этой чрезвычайно напряженной интимной обстановке. Краны быстро, агрессивно, яростно извергали толстые шумные струи, и вода глубиной около фута постоянно бурлила и пенилась на дне изогнутой ванны с тупыми концами, неустанно выбрасывая клубы пара. Кафель блестел, по нему бежали влажные дорожки, и вся комната была наполнена легчайшим теплым туманом, который, казалось, образовал пленку на глазах Джорджа, зачарованно глядевшего на эту горячую ярость.

Он вернулся к изножью кровати мудреца, и сердце взыграло, изворачиваясь и изгибаясь, как рыба на крючке. Теперь он видел не знакомое лицо, но еще более знакомую хмурую целеустремленную гримасу, властную проницательность, словно витающую на страже над лицом, даже спящим; и Джордж ощутил в темных закоулках своей души раскаяние, сожаление, обиду, боль потери, гнев и страшную тоску — смесь любви и ненависти, быть может, самое болезненное и унизительное чувство в мире.

Он наконец отвернулся от кровати и взглянул на стол. По-видимому, здесь Джон Роберт работал. Тут были книги: Джордж заметил Платона, Канта, Хайдеггера; умы, в пространствах которых Джон Роберт провел (возможно — зря) всю свою жизнь. Тут были также «Трактат» Юма [106] и «Мир как воля и представление» Шопенгауэра. И еще лежали многочисленные толстые тетради, одна из них была открыта на странице, покрытой розановским густым почерком, который выглядел так, словно человек писал, глядя в зеркало. Это его великая книга, подумал Джордж, она вся тут! Он всмотрелся в страницу, привычно разбирая каракули Джона Роберта.


Если в определенный момент становится невозможно, по причинам описанного выше рода, поддерживать концепцию личной принадлежности внутренних представлений, становится проблематичным по-прежнему приписывать им что-либо, что можно считать ценностью. Некоторые доказывают, что понятие возможности помещения каждого восприятия (даже) на моральную шкалу неотделимо от самой этой концепции. Но в каком смысле можно приписывать им ценность в отсутствие личности? Тут я должен сослаться на свое обсуждение редукции Гуссерля и своеобразного смысла, в котором его метод отрицает трансцендентность.


Джордж услышал за спиной слабый звук и резко обернулся в испуге, но тревога была ложной. Джон Роберт слегка повернулся на бок и захрапел потише. Джордж постоял секунду, пока все его чувства крутились в диком калейдоскопе, не в силах сфокусироваться на комнате после столь интенсивного разглядывания белой страницы. Затем он быстро на цыпочках прошел к двери и, не оглядываясь, вышел обратно в коридор, где его опять ослепила полутьма после неяркого солнечного света спальни. Он захлопал глазами и огляделся. В коридоре никого не было. Нет, кто-то был, женщина, она стояла у стены поодаль, возле двери с надписью «Посторонним вход воспрещен», через которую Джордж прошел. Это была Диана.


С момента, когда Диана бросилась прочь, как выдра, от присутствия Тома в воде и его столь запретного прикосновения, она была близка к безумию. Ей было уже невмоготу терпеливо сидеть дома, иногда ненадолго выходить в город и возвращаться домой, как часовой на пост, в ожидании Джорджа. Она не могла не пойти его искать, даже если он будет смертельно недоволен, когда она его найдет. Желание его увидеть, быть с ним ощущалось темной тошнотной болью, постепенно принявшей обличье рока. В этой огромной боли была лишь искорка радости, каковая, по-видимому, представляла собой надежду. Джордж несчастен, он изгой, он одинок. Она одна любит его по-настоящему и может спасти его от самого себя. Диана, конечно, слыхала в Институте (миссис Белтон постаралась) сплетни о том, что Джордж убил Стеллу и спрятал труп. Одни говорили, что на заднем дворе, другие — что в канале, а третьи — что в глубоком подбрюшье самого Института, где в старых штольнях, спускающихся к источнику, было множество заброшенных комнат и старых шахт, из которых иные остались еще от римлян. Люди, которые охотно передавали этот слух, верили ему едва наполовину, а Диана не верила ему совсем. Но она в ужасе отвергла дурацкую, бездумную шутку Тома из-за глубоко спрятанного греховного желания, чтобы это оказалось в каком-то смысле правдой, чтобы Стелла как-нибудь умерла, даже если Джорджа за это посадят пожизненно. Ведь тогда они поменяются ролями: он будет сидеть в тюрьме, ожидая визитов, а она — бродить где-то, загадочная и свободная. Из этого ядовитого семени и выросла страшная боль, погнавшая Диану на поиски Джорджа.

Диана была в таком отчаянии, что сначала направилась в Друидсдейл. Однако не прошла дальше римского моста. А что, если Стелла у Джорджа дома; что, если она там была все это время, не закопанная наспех в саду, но живая, соучастница некоего заговора, смеется вместе с Джорджем над фантазиями горожан? Бессмыслица, но тем не менее Диане это пришло в голову. С Джорджа все станется. Диана повернула назад и по главной улице Бэркстауна дошла до дома 16 по Заячьему переулку, где, как она знала, жил Розанов, потому что ей надо было пойти хоть куда-нибудь. Она походила взад-вперед по другой стороне улицы, наблюдая за дверью и пытаясь убедить себя, что оттуда в любой момент появится Джордж. Ей приходилось цепляться то за одну надежду, то за другую, и каждый раз обманчивый гаснущий отблеск сменялся неутоленной болью. Когда ей стало так же ясно, что Джорджа здесь нет, как раньше было ясно, что он может здесь оказаться, она побежала в Институт; и когда добежала, задыхаясь и стеная от усталости, встала на пост в Променаде, рядом с длинным окном, и принялась ходить туда-сюда, неусыпно, как часовой, не заботясь, что ее видят и на нее глазеют. В конце концов она взяла себе чай и в горестном забытьи села за столик. Она очнулась, совершенно ясно увидев фигуру Джорджа, который прошел совсем близко (не заметив ее) и скрылся в двери Баптистерия. В послеобеденном затишье никто не заметил Джорджа, бесшумно, как лис, скользнувшего в полуоткрытую дверь, и никто не видел Диану, которая такими же осторожными бесшумными шажками последовала за ним. Она миновала жаркие бронзовые двери источника и вышла в длинный, застланный ковром коридор, который вибрировал от водяных звуков и пах водой. Диана как раз успела заметить, что Джордж исчез в одном из номеров. Она подкралась чуть ближе, но подслушивать не осмелилась. Она никогда не бывала в Эннистонских палатах и была потрясена их тайной вкупе со страхом, что Джордж ее обнаружит, и невозможностью уйти, не повидавшись с ним, раз уж она его нашла. Она отступила к двери, через которую вошла, и стояла в болезненной нерешительности. Она вглядывалась и вглядывалась, до боли и ярких пятен в глазах, и уже готова была поверить, что Джордж ушел незаметно для нее.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация