О.
P.S. Не выходи никуда ни с кем даже на минуту».
«Дорогая Шарлотта!
Спасибо за твой звонок. Да, навести нас, скажем, завтра. Дорине срочно требуется нормальное общение, а мне нужен совет.
Целую.
Мэвис.
P.S. Ты уже видела Мэтью?»
«Дорогой Ральф!
Ну хорошо, я совершил глупость, что сказал тебе, но ты поступил еще хуже. Нельзя оставить все как есть. Я очень огорчен. Прошу меня простить.
Патрик».
«Моя дорогая Мэвис!
Я хочу с тобой встретиться, если ты не против. Ты согласна? Если да, то, пожалуйста, позвони. С наилучшими пожеланиями
Мэтью».
* * *
Остин Гибсон Грей лежал полуодетый на неприбранной постели и наблюдал, как за высоким, узким окном голубизна переходит в пурпур, а затем в туманную красноту лондонского вечера. Изрядно напившись на приеме у Тисборнов, он совершил ряд совершенно бессмысленных поступков. Сдал квартиру Шарлотте за три фунта в неделю, отчасти из жалости к ней, но главным образом назло Джорджу и Клер, ну и наконец просто чтобы пофорсить. Беда в том, что пятью минутами раньше именно Джордж предложил ему денег и он согласился. Так можно ли использовать деньги Джорджа для материальной поддержки Шарлотты, чтобы этим ему же, Джорджу, и насолить? Нет. Поэтому пришлось написать Джорджу и все же отказаться от денег. А он ведь совершенно обнищал. На прием пошел только для того, чтобы поесть, потому что сидел голодный, ну и увидеть Грейс; а вышло, что и еды, кроме каких-то паршивых галет с сыром, не подали, и Грейс не изволила явиться.
Денег Шарлотты едва хватит на оплату коммунальных услуг. У него уже образовался долг: за аренду – месяц, за электричество – квартал. Продал уже свои часы и коллекцию значков. Кроме того, назанимал кучу денег у Людвига и Митци. И места, хоть мало-мальски подходящего, никто ему не предложил. Успехом и не пахнет. Он уже выбился из сил. Такое состояние длится уже довольно долго. Мог бы отказать Шарлотте. Но амбиции – это все, что у него осталось.
Какие все это жалкие мелочи, размышлял он, но до чего убийственные. Есть надо каждый день, а порции, которые готовит Митци, с каждым днем становятся все скромнее. Случались дни, когда он ненавидел Митци. Если бы можно было куда-нибудь уехать вместе с Дориной, пусть все тут лопнут от зависти, показать им всем нос, куда-нибудь на юг, на берег моря, где дуют теплые ветры и где Дорина могла бы ходить босиком по берегу и собирать для него ракушки, и он сам стал бы чистым, свободным, радостным. Сейчас ему было настолько наплевать на все, что он даже перестал мыться и от него уже довольно неприятно пахло. К тому же Митци ради экономии перекрыла горячую воду.
До сих пор еще не навестил Дорину, да и когда со всей этой неразберихой, а теперь Шарлотта въехала в квартиру, так что некуда забрать Дорину, даже если бы нашел работу. Он ненавидел Шарлотту. К тому же прочел письмо Дорины к Людвигу, нашел у того в комнате. Как будто обыкновенное письмо, а вчитался и понял, что слишком взволнованное, прямо умоляющее. После этого возненавидел и Людвига. Он привстал и взбил подушки. Старые, грязные, плоские как блины, никакого удобства, одна пыль. И остальное постельное белье давно не стирано. Теплый, пропитанный пылью лондонский воздух проникал через окно, потом в легкие, и становилось трудно дышать. Таблетки куда-то задевались. Язык болит, прикусил, когда с жадностью поедал галеты у Тисборнов.
Кто-то постучал в дверь. Остин поспешно укрылся одеялом. В комнате было темно. На фоне тусклого света вырисовалась рослая фигура.
– Можно, я зажгу свет? – спросил Гарс.
Свет успел зажечься, а Остин еще не нащупал рубашку. Нижнее белье такое грязное.
– Извини, я не разглядел, что ты уже спишь.
– Вовсе я не сплю… просто… отдыхаю. – Оказалось, рубашка лежит слева.
– Давай я тебе помогу.
– Не надо. – Он надел рубашку и брюки, на разобранную постель набросил индийское покрывало, настолько вытертое и невесомое, что выброси в окно – улетело бы как пушинка.
Остин сел на кровать. Гарс уселся на полу, прислонившись к стене, с ним был какой-то объемистый узелок. Выглядел Гарс так, как только молодые могут выглядеть, – одет бедно, чуть ли не в обноски, а все равно элегантный.
– Как дела, Гарс?
– Прекрасно, отец.
– Шарлотта уже переехала?
– Да.
– А ты выехал?
– Да. Все вещи со мной.
– В этом узелке? Наверное, тебе нравится выглядеть этаким Диком Уидингтоном? Чемодан так и не нашелся?
– Нет.
Он пяткой забросил кучку нижнего белья под кровать. На душе было муторно, донимал голод. Да еще это нарочито-бесстрастное лицо сына, оно лишь добавляло раздражения и боли.
– Ну хорошо, Гарс, расскажи, как ты живешь.
– Я кое о чем хочу тебя попросить. Во-первых, дай мне ключ от синего чемодана. Ну помнишь, тот, что стоит в кухонном шкафу?
– А что, он закрыт? У меня нет никаких ключей. Я даже не помню, что там лежит.
– Там фотографии и разные вещи… мамины фото и мамины вещи.
Наверное, когда-то он запер чемодан, чтобы Дорина не увидела. Почему у Гарса такой агрессивный тон, когда он сказал «мамины» и вообще когда упоминает Бетти?
– Придется взламывать.
– Ты не рассердишься, если я возьму кое-что оттуда, ту большую фотографию?..
– Бери что хочешь.
– А ты уже нашел работу?
– Еще нет. А ты?
– Ищу. А пока устроился мойщиком посуды.
– Мойщиком посуды?
– Да. В ресторане в Сохо.
– Я, пожалуй, уже староват для такого… но все может случиться. Ты сказал, что у тебя несколько просьб ко мне. Одну, даже две мы уже выяснили. Что еще? Неужели так уж обязательно сидеть на полу? Возьми стул.
Но Гарс продолжал сидеть.
– Я хочу навестить Дорину, ты не против?
– Секундочку. – Остин ощутил резкий толчок страха. – А для чего?
– Мне кажется, я мог бы помочь, – задумчиво произнес Гарс. – Я не сразу пришел к такой мысли. Но сейчас уверен. Я говорил о ней с Людвигом.
– Даже так?
– Мне кажется, ей не хватает открытости, свежего воздуха, свободного общения. Ей надо разговаривать с людьми. Я говорю не о враче, не о медсестре. Ей недостает обыкновенных разговоров о самых банальных вещах. Ей недостает обычной повседневной жизни.
– И по-твоему, именно ты можешь ей это все обеспечить?
– Я вижу, ты против.
– Да, я против… Ты совершенно не разбираешься в том, что происходит и с ней, и со мной, и я тебе запрещаю вмешиваться. – Остин старался говорить как можно спокойнее, но гнев поднимался и душил его. Значит, Дорина и Гарс будут прогуливаться, держась за руки, по садику и обсуждать его персону. Будут смотреть друг другу в глаза. Именно так выглядело то, чего он всегда ужасно боялся. Гнев, как снежный ком, рос в груди.
