— Нет, нет, прошу тебя…
— Я все равно должна буду к нему вернуться. Дома я смогу вызвать доктора Мейси. Или же мне лучше убить себя. Да, я думаю, я убью себя. Никто и внимания не обратит.
— Присцилла, разденься толком. Или встань и причешись как следует. Я не могу видеть, как ты лежишь в постели одетая.
— Господи, какая разница? Какая разница?
Снова зазвонили у входной двери. Я побежал открывать. На пороге стоял Фрэнсис Марло, с умильным раболепием щуря свои медвежьи глазки.
— Брэд, прошу меня великодушно простить, я…
— Входите, — сказал я. — Вы предлагали свои услуги по уходу за моей сестрой. Так вот, она здесь, и вы наняты.
— Правда? Чудненько, чудненько.
— Можете идти и приступать к своим обязанностям. Она там. Найдется у вас для нее какое-нибудь успокоительное?
— Я всегда ношу при себе…
— Ну и отлично. Ступайте. — Я поднял телефонную трубку и набрал номер. — Алло, Рейчел?
— О… Брэдли.
По ее голосу я сразу понял, что она одна. Женщины умеют так много передать одним тоном, каким они произносят ваше имя.
— Рейчел! Спасибо за ваше милое письмо.
— Брэдли… могу я вас увидеть… скоро… прямо сейчас?..
— Рейчел, послушайте меня. Присцилла вернулась, и здесь Фрэнсис Марло. Слушайте. Я подарил Джулиан буйвола, на котором сидит дама.
— Что?
— Такую бронзовую фигурку.
— А-а. Подарили Джулиан?
— Да. Она попросила, когда была здесь, помните?
— Ах да.
— Так вот, это на самом деле Присциллина фигурка, только я забыл, и она хочет ее обратно. Вы не могли бы взять ее у Джулиан и привезти сюда, или пусть она привезет. Передайте ей мои извинения…
— Ее нет дома, но я поищу. И сразу же привезу.
— Здесь полно народу. Мы не будем…
— Да, да. Сейчас приеду.
— Он спилил мою магнолию, — жаловалась Присцилла. — Она, видите ли, затеняла клумбу. Сад у него всегда был — «мой сад», дом — «мой дом». Даже кухня и та была — «моя кухня». Я отдала этому человеку всю мою жизнь. У меня нет ничего, ничего!
— Удел человеческий мрачен и дик, — бормотал в ответ Фрэнсис. — Мы все — демоны друг для друга. Да. Демоны. — Вид у него был довольный, красные губы поджаты, медвежьи глазки поглядывали на меня скромно и удовлетворенно.
— Присцилла, позволь, я расчешу тебе волосы.
— Нет, не дотрагивайтесь до меня, я чувствую себя прокаженной, мне кажется, я заживо гнию, я уверена, что от меня пахнет…
— Присцилла, сними, пожалуйста, юбку, она, вероятно, ужасно смялась.
— Ну и что, какое это все имеет значение? О, я так несчастна.
— Давай по крайней мере снимем туфли.
— Мрачен и дик. Мрачен и дик. Демоны. Демоны. Да.
— Присцилла, перестань так напрягаться. Ты вся деревянная, точно неживая.
— А мне и незачем быть живой.
— Ну хоть попробуй лечь поудобнее!
— Я отдала ему всю жизнь. Больше у меня нет ничего. Ничего. Что еще остается женщине?
— Ужасно и напрасно. Напрасно и ужасно.
— О, мне так страшно…
— Присцилла, тебе совершенно нечего бояться. О господи, как ты меня мучаешь!
— Страшно.
— Прошу тебя, сними туфли.
У дверей снова зазвонили. Я открыл дверь, увидел Рейчел и уже готов был сокрушенно развести перед ней руками, как вдруг заметил у нее за спиной Джулиан.
Рейчел была одета в светло-зеленый, похожий на офицерский макинтош. Руки она держала в карманах, а лицо ее, обращенное ко мне, выражало тайный восторг. Одного взгляда, которым мы обменялись в первое же мгновение, было достаточно, чтобы почувствовать, как далеко мы успели зайти со времени последнего свидания. Обычно люди не слишком всматриваются в глаза друг другу. Я испытал приятное потрясение. Джулиан была в бежевом вельветовом жакете и брюках, на шее — газовый индийский шарф, коричневый с золотом. Вид был шикарный, но при этом лицо ее и весь облик выражали застенчивость и скромность, она словно говорила: «Я знаю, я здесь самая младшая, самая незначительная и неопытная, но я сделаю все, чтобы быть вам полезной, и спасибо вам большое за то, что вы вообще обращаете на меня внимание». Все это, разумеется, одна поза. В действительности молодые люди самодовольны и совершенно безжалостны. В руках она держала женщину на буйволе и большой букет ирисов.
Рейчел поспешила объяснить:
— Джулиан как раз вернулась домой и непременно захотела привезти вам эту вещицу сама.
Джулиан сказала:
— Я так рада, что могу вернуть ее Присцилле. Конечно, раз это ее, надо ей тут же отдать. И я очень надеюсь, что это ее немного ободрит и обрадует.
Я пригласил их войти и провел в спальню, где Присцилла по-прежнему жаловалась Фрэнсису:
— Он не имел ни малейшего представления о равенстве, мужчины вообще этого не понимают, они презирают женщин… Мужчины ужасны, ужасны…
— Присцилла, к тебе гости.
Присцилла сидела в кровати, обложенная высоко взбитыми подушками, из-под одеяла выглядывали носки туфель. Глаза у нее покраснели и заплыли от слез, рот был скорбно растянут, точно щель почтового ящика.
Джулиан вышла вперед и села на край кровати. Она почтительно положила ирисы на одеяло под бок Присцилле и, словно забавляя ребенка, стала двигать к ней по одеялу бронзового буйвола. Фигурка ткнулась Присцилле в грудь. Присцилла не поняла, что это, и с испугом и отвращением вскрикнула. А Джулиан тем временем вздумала ее поцеловать и, подавшись вперед, потянулась губами к ее щеке. Слышно было, как они стукнулись подбородками.
Я сказал мягко:
— Посмотри, Присцилла, вот твоя женщина на буйволе. Вернулась к тебе, видишь?
Джулиан успела ретироваться к изножью кровати. Она смотрела на Присциллу с мучительной, все еще несколько застенчивой жалостью, чуть приоткрыв губы и, словно в молитве, сложив ладони. Казалось, она молит Присциллу о прощении за то, что она молода, хороша собой, чиста и не испорчена и перед нею — долгое будущее, а Присцилла стара, безобразна и грешна и будущего у нее нет. Контраст между ними был пронзителен, как спазм.
Я ощутил эту боль, я разделил муку сестры. Я сказал:
— И смотри, что за чудесные цветы тебе принесли, Присцилла. Какая ты счастливица!
Присцилла сердито прошептала:
— Я не маленькая. Нечего вам всем так… меня жалеть. И смотреть на меня так. И так со мной обращаться, как будто… как будто…
