Окидывая взглядом свою жизнь и сложные взаимосвязи прошлого и настоящего, она, все еще не оправившись от шока, вызванного письмом Хильды, почувствовала где-то в глубине души саднящую, но твердую уверенность, что наконец-то ухватила правду. По сравнению с узами, соединявшими ее с Хильдой, все эти мужчины, любовники и мужья, оказывались не так уж и существенны. Да-да, вдруг поняла она, по сравнению с ее узами с Хильдой даже и Хильдин брак не более чем эпизод. Что-то другое может оскверниться и разрушиться, но то, что связало Хильду и Морган, — вечно. Конечно, она поступила неправильно. Но судить ее может одна только Хильда.
Морган вскинула голову, и луч, пришедший из тьмы забытых первооснов ее жизни, отразился в ее глазах, придав им сияние янтаря. Хильда должна узнать об этом, Хильда должна понять, что нет потрясения, боли, проступка, которые были бы в состоянии уничтожить их пожизненную и нерасторжимую связь.
Солнце погасло, и комната окунулась в коричневатые сумерки. Встав, Морган зажгла лампу и подошла к письменному столу.
Письмо Руперту было длинным и начиналось так:
«Дорогой Руперт,
я получила от Хильды взволнованное письмо, приводящее меня к выводу, что ты рассказал ей об отношениях, выстроенных тобой между нами. Так как я совершенно не сомневаюсь, что твои чувства не выдержат шока, вызванного Хильдиной осведомленностью о них, полагаю разумным считать наш несколько нелепый эпизод полностью завершенным. Не могу не отметить, что меня оскорбила та интерпретация событий, которую ты предпочел избрать, направив тем самым против меня гнев Хильды.
Боюсь, что в основе случившегося лежит твоя переоценка своих сил. Выбранный тобой стиль поведения подошел бы святому, каковым ты, судя по всему, все-таки не являешься. Что же до простых смертных, то им безопаснее следовать общепринятым нормам. Конечно, я виновата в том, что поддалась „горнему духу“, а не доверилась своим земным инстинктам. И твоя тактика, и моя непродуманная реакция достойны сожаления, но не будут, надеюсь, иметь серьезных последствий. Угрызения совести и оскорбленная гордость жалят, но постепенно полностью излечиваются. К тому же мне теперь кажется, что твои чувства были скорее бурными, чем глубокими. Для меня гораздо важнее другое, то, за что я бесконечно виню и тебя и себя, а именно: урон, нанесенный моим отношениям с Хильдой, узам более давним и, смею сказать, более прочным, чем узы, связывающие каждую из нас с тобой. Как именно ты уладишь свои семейные отношения, касается, разумеется, только тебя самого. Но я хочу сказать следующее. Жертвой, необходимой для воссоздания и торжества вашего брака, я быть отказываюсь. Короче, тебе не удастся разлучить меня с Хильдой. Я не предполагаю облегчать твою участь, избегая отныне вашего дома, хотя, возможно, и начну избегать тебя. И для Хильды будет по-настоящему значимо только то объяснение нашей малозначительной интриги, которое она получит от меня…»
Хильде она написала коротко:
«Родная, крепись. Мы всегда будем вместе. М.».
17
— Аксель, пожалуйста, останови машину. В любом месте. Ничего не ответив, Аксель свернул в боковую улочку, остановился и заглушил мотор. Взяв сигарету, зажег ее и, глядя прямо перед собой, закурил. Они ехали с Прайори-гроув, где только что произошел эпизод погружения Джулиуса в воды бассейна.
— Мне нужно кое-что сказать тебе, — начал Саймон. Аксель молчал.
— Случилось много такого, о чем ты не знаешь… — Саймон почувствовал, что говорит с большим трудом. Горло еще саднило. От волнения он мучительно покраснел и боролся с чем-то вроде рыдания.
Аксель по-прежнему молчал и курил, глядя на дорогу.
— Послушай, — продолжил Саймон. — Я должен рассказать все. Нужно было, конечно, сделать это с самого начала, но я боялся. Боялся, что ты рассердишься, не поймешь что-нибудь, не поверишь мне или увидишь меня вдруг в каком-то мерзком свете. Но сейчас все настолько плохо, а Джулиус… он просто вертит мной… то есть как бы направляет мои поступки… А то, что ты сказал, когда мы ехали к Руперту, так ужасно, что мне, пожалуй, уже нечего терять. Я хочу сказать, хуже, чем ты думаешь обо мне сейчас, думать уже немыслимо. Ведь ты подозреваешь то, чего нет и в помине. А если я расскажу тебе всю правду, может быть, ты и поймешь, что это вся правда, и поверишь мне.
Он сделал паузу. Аксель сохранял неподвижность. Одна рука на руле, в другой сигарета, взгляд устремлен вперед.
— Все это началось в тот день, когда Джулиус был у нас на обеде, — продолжал Саймон. — Перед уходом он прошептал, чтобы я пришел к нему в следующую пятницу, вечером. Речь шла о вечере, когда ты должен был слушать «Фиделио». Он сказал мне: «Приходи, но ни слова Акселю». Это мне показалось странным, но я подумал, что он хочет поговорить о подарке или еще о чем-то в связи с твоим днем рождения, и пошел… Понимаю, что это прозвучит дико, но, честное слово, все правда… Когда я пришел, Джулиуса там не было, но была Морган. Совершенно голая…
— Голая? — Аксель отбросил сигарету, но на лице не дрогнул ни один мускул.
— Да. Что-то произошло у них с Джулиусом, что именно, я не знаю, и он уничтожил ее одежду… да-да, я понимаю, что это звучит как бред… а потом запер спальню и ушел, оставив ее одну в квартире. Так что, когда я пришел, она была там одна и голая. Она попросила меня одолжить ей мою одежду, чтобы съездить на Прайори-гроув за своей, и я отдал ей все свои вещи, а когда пришел Джулиус, я был там, голый…
Саймон остановился. Но Аксель не сказал ни слова.
— Джулиуса все это просто развеселило. Он сказал, что забыл о своем приглашении и что просил меня прийти просто так, чтобы увидеть, сделаю ли я это. Потом вернулась Морган, отдала мне одежду и уговорила не рассказывать тебе обо всей этой истории. Их обоих она ужасно смешила. Потом…
— Подожди. Я хочу кое-что уточнить. Почему им хотелось, чтобы ты ничего не рассказывал, и почему ты согласился?
— Морган хотелось, чтобы никто не знал о ее посещении Джулиуса и обо всей этой дикой истории. Они сказали, что ты назовешь все это абсурдом, сочтешь, что я вел себя смешно и недостойно, и не простишь мне участия в подобной ситуации. А я подумал, что это очень похоже на правду. Ну так вот и…
— Подожди. С этой историей покончено? — Да.
— У тебя было что-нибудь эротическое с Джулиусом, или с Морган?
Повернув голову, Аксель смотрел в лицо Саймону. Тот ответил на его взгляд:
— Нет.
— Продолжай.
— Ты мне веришь, Аксель?
— Продолжай.
— Как-то утром Джулиус заявился в музей. Сказал, что приглашает меня посмотреть что-то, что он назвал театром марионеток. Ты, вероятно, помнишь, а может, и нет, что в комнате номер четырнадцать стена с дверью Адамса посередине — фальшивая, а за ней есть отсек, в котором можно спрятаться. Прости, это опять звучит как бред, но все именно так и было. Джулиус заставил меня спрятаться с ним за фальшивым стеной, мы сели там, и он вел себя так, словно точно знает, что будет дальше. А через несколько минут в зал вошли Руперт и Морган, у них там было назначено что-то вроде любовного свидания.
