— Руперт и Морган?
— Да. Я просто онемел. Не понимаю, как Джулиус мог узнать, что они придут туда, но они несколько минут ужасно взволнованно разговаривали, а потом ушли, и мы с Джулиусом вернулись в мой офис.
— Ты говоришь «любовное свидание». Что именно происходило?
— Не знаю. Я был страшно огорчен, и мне было неловко. Они вроде бы признавались друг другу в любви, и оба были страшно возбуждены.
— Так что, не было ощущения, что роман — давний?
— Нет. Джулиус мне сказал, только я ему не поверил, потому что это звучало совсем уж невероятно, что все это устроено им. Он заставил Морган поверить, что Руперт влюблен в нее, а Руперта — что она влюблена в него. Как я понял, он полагал, что это заставит их в самом деле влюбиться друг в друга.
— Он сказал зачем это устроил?
— Да, что-то о наказании за тщеславие.
— Понятно. Продолжай.
— Он сказал что-то про колдовские чары лета и заявил, что позднее сумеет расколдовать их, так что всерьез никто не пострадает.
— И как ты на это отреагировал?
— Я пришел в ужас. Сказал, что сейчас же все расскажу тебе. Что расскажу это всем.
— И почему ты этого не сделал?
— Потому что Джулиус пригрозил, что заставит тебя поверить, будто я делал ему авансы.
— А ты делал ему авансы?
— Нет!
Аксель немного помолчал, потом завел машину:
— Едем домой. Но ты не прерывайся.
— Сейчас мне кажется, что я тогда сошел с ума, но в тот момент все казалось безвыходным. Джулиус жутко напугал меня. Угрожал, что разрушит наши отношения. И я чувствовал: это ему под силу. Он, разумеется, не мог поколебать мое доверие к тебе, но я боялся, что твое доверие ко мне он уничтожит. Он сумел бы представить меня пустышкой… дешевкой… Во всяком случае, так мне тогда казалось. Аксель промолчал.
— Ну, собственно, это почти и все. Остальное — последствия. В твой день рождения… К этому жуткому медведю я, конечно же, не имел отношения, это была целиком идея Джулиуса… Так вот, в твой день рождения он все смотрел на меня, шептал, а когда ты вышел из комнаты, даже и ущипнул меня, а потом, уходя, намекнул, что я был у него в квартире. Думаю, он пытался заставить тебя заподозрить, что между нами была какая-то связь.
— А какая-то связь была?
— Нет же, нет! Я рассказываю всю правду. Потом я не видел его вплоть до сегодняшнего вечера, а сегодня, когда вы ушли, он подошел к бассейну и заговорил со мной. Я попытался выбраться, но он снова и снова сталкивал меня в воду. Спросил, сказал ли я тебе что-нибудь, и когда я ответил «нет», похвалил, но предупредил, что, если расскажу, он представит тебе подробный отчет о нашем, как он выразился, романе.
— И после этого ты столкнул его в воду? — Да.
— Еще одно. В какой день Джулиус приходил в музей и заставил тебя шпионить за Морган и Рупертом?
Саймон сосредоточился:
— Кажется, это был вторник. Да, в следующий вторник этому будет ровно три недели.
Они подъехали к дому, и Аксель вышел. Отпер ключом входную дверь, вошел, поднялся на второй этаж, вошел в гостиную. Саймон все время следовал за ним. Войдя в гостиную, закрыл за собой дверь и вдруг почувствовал, что едва стоит на ногах. В машине силы придавал рассказ, радостное облегчение от того, что он наконец говорит всю правду. Теперь, в тишине и полумраке комнаты, ему опять вдруг стало очень страшно.
— А что же дальше с Морган и Рупертом?
— Что дальше?.. Но… этого я не знаю. Понятия не имею, что дальше.
— Неужели ты не задумывался об этом? И не пытался расспросить Джулиуса?
— Нет. Вероятно, следовало. Мысли о них беспокоили. Но не в моем положении было выведывать что-то у Джулиуса. Я старался его избегать. А в последнее время меня куда больше тревожило связанное с тобой, а не с ними.
— Но с Морган ты виделся?
— Нет. Я не видел ее с того дня, как она была здесь, и ты, вернувшись… застал нас… да, с того самого дня.
Молчание. Аксель смотрел в окно, и лица его Саймону было не видно. Наконец Аксель пошевелился и зажег лампу. Потом стал задергивать занавески.
— Аксель, но ведь ты веришь мне? Ты веришь всему этому? Я знаю, что вел себя глупо. Но больше ничего не было, больше совсем ничего не было.
Молчание.
— Аксель…
— Подойди сюда.
Саймон приблизился и взглянул ему прямо в глаза.
— Да, я верю тебе…
— О господи!..
— Пожалуйста, никаких взрывов чувств. Сядь. Давай выпьем джина. Нам обоим это необходимо. Вот, держи.
— Ты очень сердишься на меня? — спросил Саймон. От радости он ослабел. Но пытался справиться и с лицом, и с голосом. Он будет вести себя выдержанно, достойно, трезво, так, как этого хочется Акселю. И что бы там ни случилось потом, сейчас он дома и в безопасности.
— Конечно, сержусь. Я понимаю, что Джулиус мог и сбить тебя с толку, и напугать. Но как ты мог врать и таиться, видя, до чего я несчастен!
— Несчастен… — повторил Саймон.
Сидя рядом, они пили джин. Аксель — несчастен. Но ведь он был разгневанным, устрашающим, грозным.
— Думаю, я был так скован ужасом, что мог бояться только за себя и просто не видел, что с тобой происходит. Я страшился твоего гнева. Корчился при мысли, что Джулиус выставит меня в дурном свете. Мне в голову не приходило, что и ты несчастен.
— Значит, ты был просто глуп.
— Да. Был. Теперь я это понимаю.
— А что касается дурного света, то нимба над тобой и так не было. Дурачок, ведь за эти годы я сам успел разглядеть все твои недостатки. Неужели ты в самом деле боялся, что Джулиус возведет на тебя поклеп, а я поверю? Саймон! Я верю тебе сейчас, потому что ты говоришь мне правду, и это написано у тебя на лице так же ясно, как раньше было написано, что ты лжешь. Джулиус не провел бы меня, и я сомневаюсь, чтобы он даже собирался попробовать это.
— Наверное, так. Но, начав врать, я уже чувствовал себя до того виноватым, что мне казалось: Джулиус может повесить на меня что угодно.
— Ты прав. Джулиус очень умен. Ты действительно начал обманывать. И я уже думал, что потерял тебя.
— Аксель, но неужели ты мог…
— Я тоже допустил промах. И должен себя винить. Нельзя было нагонять на тебя такой страх.
— Я всегда жутко боялся тебя, но это ничему не мешало и даже приятно покалывало. Но когда началась эта смесь обмана и страха, все обратилось в кошмар и начало разрастаться, так что в конце концов, казалось, я уже просто не мог сказать правду. Только твои слова в машине… когда мы ехали к Руперту, а потом то, как Джулиус не выпускал меня из воды… вдруг показало, что все лучше, чем продолжение жизни в таком аду.
