Другим источником беспокойства был, разумеется, Джулиус. Саймону было по-прежнему не разобраться, что он к нему чувствует. В связи с Акселем Джулиус возбуждал глубокий ревнивый страх. Подобные страхи были знакомы Саймону с давних пор. Он часто обсуждал их с Акселем, и тот учил его одолевать их. С помощью Акселя Саймон пытался проникнуться пониманием низменности, бесплодности и опасности этих темных инстинктов. И все-таки это были инстинкты, и подавить их было нелегко. После визита Джулиуса Саймон ни разу не беседовал с Акселем о нынешних формах проявления злобного духа. Отчасти потому, что в последнее время Аксель сражался с собственными демонами, отчасти в связи с другим смущающим обстоятельством, снова и снова назойливо будоражащим ум.
Беспокойство вызывал Джулиус. Но странным образом удручал и демарш Питера. Выказанное им презрение причинило боль, хотя обиды на Питера не возникло: видно было, что и тому не сладко. Удивляло же то, что огорчение, вроде бы причиненное Питером, каким-то образом связано с Джулиусом и, более того, исходит от него. Означало ли это, что Джулиус презирал Саймона, считал его пустышкой и женоподобным позером? Держался он всегда так по-дружески и никогда не сказал ничего, что могло быть интерпретировано как пренебрежение.
Все бьет меня по нервам, размышлял Саймон, двигаясь жарким вечером по ослепительно залитой солнцем Бонд-стрит. Магазины уже закрылись, и улицу запрудила прогуливающаяся нарядная толпа, кое-кто даже в вечерних туалетах. Лондон дышал расслабленностью, беспечностью и праздностью. Такое ощущение, словно вот-вот что-то произойдет, и это что-то будет не из приятных, пронеслось в голове Саймона. Сердце подпрыгнуло, в мысли проникла тревога об Акселе. Что, если это случится с ним, что, если его переедет машина или у него вдруг обнаружится рак… Прекрати, приказал он себе, и, чтобы отвлечься, остановился возле витрины роскошного магазина мужской одежды. В глаза тут же бросился великолепный густо-синий галстук с рисунком из зеленых акантовых листьев. Пойдет он ему? Еще бы! Вытянув шею, Саймон разглядел ценник, пережил легкий шок, представил себе, как к лицу ему будет это благородно-синее в сочетании с изумрудно-зеленым, и решил завтра же прийти за галстуком. Потом медленно пошел дальше. И свернул на Брук-стрит.
Аксель был на «Фиделио». Саймон так и не рассказал ему о странном приглашении Джулиуса. «Приходи в пятницу. Ни слова Акселю». Итак, у них с Джулиусом была общая тайна. Но в чем ее смысл? Стыд, тревога, волнение мучили Саймона. Он вдруг почувствовал физическую привлекательность Джулиуса. Мысль о близком свидании взбудоражила тело и вызвала хорошо знакомую дрожь. Но ведь страх и желания вызывают у меня похожую реакцию, подумал он. Нервозность возрастала. Приостановившись у витрины, он поправил галстук и придирчиво окинул себя взглядом. Одет он был тщательно. Бледно-лиловая рубашка с розовым галстуком и купленный в Милане летний костюм из черного терелина. Откинув со лба волнистые темные пряди, он аккуратно пригладил волосы. Зорко всмотрелся в свое худощавое лицо. Напоминает лисью мордочку? Нос, несомненно, слишком длинный. Умное, тонкое? Я правда выгляжу умным? Он снова зашагал вперед, стараясь выглядеть блестящим интеллектуалом. Когда увидел номер дома Джулиуса, сердце стучало уже, как молот.
Нечего сомневаться, что речь пойдет о дне рождения Акселя, мысленно повторил Саймон. Только этот вариант оправдывал его молчание. Да и что еще могло быть?! Нет-нет: Джулиус захотел посоветоваться с ним о подарке для Акселя, и это мило с его стороны, твердил себе Саймон, это действительно очень мило, и нечего мне волноваться. Он стал подниматься по лестнице. Дойдя до двери, глубоко вздохнул и позвонил.
В ответ тишина. Потом слабый и осторожный звук. Приложив ухо к двери, Саймон прислушался.
— Кто там? — спросил кто-то, стоявший, казалось, чуть ли не рядом.
Голос казался знакомым. И к тому же был женским. Обескураженный, Саймон ответил:
— Это мистер Фостер. Саймон Фостер. Я хотел бы…
— Саймон!
— Морган!
— Погоди, Саймон.
Он был смущен и обескуражен. Откуда там Морган? И как это все неприятно!
Дверь отворилась, и, переступив порог, Саймон шагнул с залитой солнцем площадки в глубокий полумрак прихожей. Моргнул. Снова моргнул. Дверь у него за спиной закрылась.
— Морган… что это…
Не считая пестрой набедренной повязки, Морган была совершенно голая.
— Саймон! Какая удача! Боги услышали мои молитвы.
— Но что это значит?..
— Входи! Господи, это и впрямь забавно. — Морган бурно расхохоталась. Когда повернулась, выявилась вся скудость размеров прикрывавшего ее лоскута. — Ну же, Саймон, входи, я так рада, так рада!
Он прошел вслед за ней в гостиную, причудливо освещенную косо падающими в окна лучами заката. Впечатление было такое, словно в комнату только что угодила бомба. Подушки разбросаны по полу вперемешку с осколками, на которых видны следы какого-то китайского орнамента. Над одним из окон огромные дыры: там явно вылетели из стены большие куски штукатурки. Длинный медный прут для крепления занавесок и комом свалившаяся бархатная штора — под ним. Другой медный прут с накрученным на него белым нейлоном пересекает окно по диагонали.
— Милый Саймон! — кричала Морган. — Как здорово, что ты пришел. Я уже начинала впадать в отчаяние.
Надо, наверно, как-то прикрыться занавесками, но, впрочем, какого черта! Тебе ведь не впервые видеть меня голой.
— Вообще-то впервые, — промямлил Саймон. — Если ты помнишь, мы тогда света не зажигали.
Морган вдруг перестала смеяться.
— Душечка Саймон, дорогой Саймон, — прошептала она и, посмотрев на него долгим взглядом, медленно обняла за шею.
— Но где же Джулиус? — с испугом отстранился Саймон.
— Уехал на уик-энд. — Морган снова расхохоталась. — О боже, я сдернула занавески, потому что должна была сделать хоть что-то. А они рухнули на эту китайскую штуку. Посмотри-ка на черепки. Вещь подлинная?
— Боюсь, что да. Это эпоха Тан, — ответил Саймон, рассмотрев несколько осколков.
— О господи! Дорого стоит?
— Дорого. Но послушай, Морган, кто тут сошел с ума: ты или я? Что все-таки происходит? Почему ты сдирала занавески? И почему ты голая? И почему?..
— Потому что Джулиус изрезал мою одежду.
— Изрезал твою одежду?
— Да, милый. Видишь ли, я прыгнула к нему в постель.
— О!
— Ничего не произошло, ну совсем ничего, вот только он изрезал мои тряпки, и теперь мне не во что одеться. А впрочем, посмотри сам… — Она выскочила в прихожую и, вернувшись с ворохом чуть заметно пахнущих пудрой шелковистых обрезков и ленточек, кинула его в руки Саймону, который — встревоженный и расстроенный — тут же испуганно уронил его на под.
— Но зачем он так сделал? Что именно?..
