— Страшно сказать, почти закончена. — Руперт чуть отодвинул в сторону исписанный бисерным почерком желтый блокнот.
— Устроим, как и договаривались, праздничный обед.
— Хорошо. Ты не возражаешь, если я приглашу Джулиуса? Он всегда проявлял интерес к моей книге.
— Не возражаю. Но тогда мы не сможем пригласить Таллиса.
— Это, увы, неизбежное следствие.
— Что ж, Джулиус твой друг. Где мы сейчас примем Таллиса: здесь или внизу?
— Внизу, пожалуй, непринужденнее.
— Я рада, что ты настроен на непринужденность. Сейчас поставлю там поднос с напитками. С чего ты начнешь разговор?
Они стали спускаться по лестнице. Хильда шла сзади, положив руки мужу на плечи.
— Сначала выслушаю, что он скажет.
— Ты думаешь, он должен наконец заставить Морган высказаться?
— По правде говоря, да.
— Но Таллис не способен ни к какой напористости.
— Здесь нужна не напористость, а чувство ответственности и твердость.
— Морган еще раз виделась с Джулиусом.
— И как это прошло?
— Она молчит.
— Мне не нравится поведение Морган.
— Мне тоже. Знаешь, Руперт, иногда мне начинает казаться, что Морган все еще любит Таллиса. Раньше я это не понимала, а теперь вижу: он ее притягивает. Если б хоть что-нибудь изменилось, если бы Таллис смог удивить ее, заставить увидеть все в новом свете…
— Это так называемая перемена гештальта. Вот почему я и выступаю за жесткое объяснение.
— Может, такой разговор и был бы полезен, но не в том тоне, который ты предлагаешь. Не «послушай, я должен знать, на каком свете нахожусь».
— Хорошо, говори с ним ты, Хильда. А вот и звонок. Это, конечно, он.
Хильда поправила диванные подушки. Прислушиваясь к доносившимся из холла голосам Таллиса и Руперта, бросила на себя быстрый взгляд в зеркало. Чтобы солнце не проникало в комнату, шторы были наполовину задернуты, и гостиная тонула в полумраке. Хильда раздвинула шторы, и взору открылся сияющий тихий сад и голубая вода бассейна, такая сейчас неподвижная, что даже солнечные искры не вспыхивали на ее поверхности.
Таллис вошел.
— Привет, дорогой. — Она пожала ему руку и — после крошечной заминки — чмокнула в щеку.
— Здравствуй, Хильда. — Им всегда было как-то неловко вместе.
— Присаживайся, пожалуйста.
— Какой у вас замечательный сад, — сказал Таллис, усаживаясь.
Он сел в небольшое, боком повернутое к саду кресло. Одет он был в темно-синий костюм, поношенный, в пятнах, почему-то отливающий зеленью и не по сезону теплый, и в чистую полосатую бело-голубую рубашку, к которой полагался (но отсутствовал) пристегивающийся воротничок.
Хильда и Руперт сели рядом на диван, глядящий прямо в сад. Оба они смотрели на Таллиса, а Таллис смотрел в окно. Какое-то время длилось молчание.
— Здесь так тихо, — проговорил наконец Таллис, — кажется, что ты за городом.
— Шум самолетов здесь слышнее, чем у вас, — возразила Хильда.
— А мне нравится этот шум, — сказал Таллис. — В нем слышится «я возвращаюсь домой». А! Вот и он.
Хильда открыла рот, чтобы предложить Таллису снять пиджак, но вдруг уловила, что он в подтяжках.
— Что будешь пить, Таллис? Херес, сухой вермут, джин с тоником?
— Да, пожалуйста, то есть немного хереса. Спасибо.
— Наверное, ты очень занят, — сказала Хильда. — Твое имя упоминалось в связи с этим новым жилищным проектом в Ноттинг-хилле.
— Да, к сожалению, там сейчас все не ладится.
Где Таллис, там всегда не ладится, мелькнуло в голове у Хильды, но она тут же подумала: это несправедливо, наоборот, где не ладится, там и Таллис.
— Мы решили поговорить с тобой Таллис, — внушительно начал Руперт, — поговорить откровенно. Да, дорогая, немного джина.
Как они не похожи, думала Хильда, наблюдая за милым и так хорошо ей знакомым любознательным твердым взглядом голубых глаз мужа. Руперт — сильный и собранный, мужественный, безукоризненно честный. Он жаждет полной информации, прямых ответов, четко выверенной позиции. Требует ясных определений и рациональных поступков. А в Таллисе так много женственной уклончивости. Не будь он такой славный, его впору было бы заподозрить в лукавстве. И каким мелким он кажется рядом с Рупертом.
— Я понимаю, — кивнул Таллис, — вы оба очень беспокоитесь о Питере. Я тоже.
— Гм, — кашлянул Руперт, — вообще-то говоря… Естественно, мы беспокоимся. Но сейчас как раз вроде бы появился шанс уговорить его вернуться в Кембридж.
— Мне кажется, что ему нужен психиатр.
— Таллис! — воскликнула Хильда. — Ты ведь всегда был против них.
— Человеческое тепло — вот наилучший целитель, — сказал Руперт.
— Но оно, к сожалению, не всегда помогает, — ответил Таллис. Прищурившись, он смотрел в залитый солнцем сад.
— Питер нуждается в любви, — проговорила Хильда. — Да, он бунтует. Но сейчас вся молодежь такая.
— Думаю, ему нужно от меня выехать, — сказал Таллис. — Но хоть убейте, не понимаю куда. Тут нужна помощь профессионала.
— Ты удивляешь меня, Таллис, — возразил Руперт. — Большинство психиатров — мошенники, и ты это прекрасно знаешь.
— Так расписаться в своем фиаско! — воскликнула Хильда.
— Да, я потерпел фиаско, — согласился Таллис. Он отвернулся наконец от окна, поморгал, нахмурился и машинально отпил глоток хереса.
— Что ж, дорогой, если Таллис считает, что Питеру нужно выехать, нам с тобой надо подумать, где ему теперь жить. — Хильда была огорчена и раздосадована, но голос, обращенный к мужу, звучал идеально ровно. — Таллис действительно очень занят, и он уже отдал Питеру столько сил.
— Не переехать ли ему к Морган? — спросил Руперт.
— Неплохая идея.
— Ты ведь знаешь, что Морган выехала от нас? — спросил Руперт Таллиса.
— Нет, я не знал.
Конечно, не знал, ведь никто же не потрудился ему сообщить, подумала Хильда. Ему вообще ничего не рассказывают. А впрочем, сам виноват, решила она секундой позже.
— Да, пусть Морган возьмет к себе Питера, — обернувшись к жене, сказал Руперт.
— А куда она переехала? — спросил Таллис.
— Сняла квартиру в Фулэме, — ответила Хильда.
— И живет там одна?
— Разумеется, — вскипел Руперт.
— Почему «разумеется»? — спросил Таллис.
— Хочешь я дам тебе ее адрес? — сказала Хильда.