— В Лондонский университет, на прежнее место, тебе уже не вернуться?
— Нет, но я подыщу другое.
— Думаю, тебе нужно признать возможность работы в школе. Ты могла бы преподавать французский, или немецкий, или, скажем, латынь.
— У меня нет никакого желания становиться школьной учительницей! Я сумею найти себе место где-нибудь в университете.
Морган сидела на столе. Рядом с ней лежало письмо, частично спрятанное под зеленым малахитовым пресс-папье. Услышав, что кто-то поднимается к ней по лестнице, она торопливо сунула его туда вместе с конвертом. Джулиус прохаживался по комнате, разглядывал книги, трогал бумаги. В какой-то момент подошел к бюро и открыл ящик.
— Будем надеяться, что ты не переоцениваешь свои возможности. Предмет, которым ты занимаешься, плох тем, что его вообще-то не существует.
— Нам уже приходилось спорить на эту тему.
— Спора нет. Возразить тебе нечего, и ты просто злишься.
— Я не злюсь. А у тебя просто нет необходимых в этой области способностей.
— Способностей к языкам… Ты не предложишь мне выпить? Сейчас уже больше одиннадцати.
Поколебавшись, Морган спрыгнула со стола. Вышла на кухню, оставив дверь приоткрытой, и через минуту-другую вернулась с бутылкой виски, сифоном с содовой и двумя стаканами. Джулиус стоял там же, где и прежде.
— Холодильник у меня не работает. Льда, к сожалению, нет.
— Не страшно. Я обнаружил, что в Англии мне лед не нужен. Такова сила воздействия окружающей атмосферы. У меня уже проявляется вкус к шотландскому виски. Спасибо, соды не нужно. Так вот, как я уже говорил тебе раньше, способности к языкам — свойство удобное, но никак не свидетельствующее о развитости интеллекта. Сам я очень доволен тем, что, волею судьбы, владею в равной степени четырьмя языками. Знание языков — примитивное, безусловно, полезное и по природе своей чисто эмпирическое знание. Попытка найти за хрупким и беспрерывно меняющимся фасадом реально используемого в общении языка некий единый костяк, глубинную схему или абстрактно математическую структуру — занятие столь же праздное, обреченное и бессмысленное, как и попытка философов-метафизиков разглядеть под сумятицей каждодневной жизни некую рациональную чистую основу.
— Но ведь причинных связей в языке и ты не отрицаешь, — начала Морган, твердо решившая на этот раз не злиться. Больше всего ей хотелось, чтобы он ушел.
Джулиус сел в одно из кресел, поправил подушки, удобно устроился.
— Причинные связи, если ты говоришь о чем-то вроде закона Гримма или закона Вернера, разумеется, существуют. Но это ведь всего лишь наблюдения над правилами поверхностного взаимодействия, и в конечном счете они жутко скучны. Язык — это утилитарно организованная неупорядоченность, обладающая способностью к самостоятельным трансформациям. За этими трансформациями можно наблюдать, и я это не отрицаю. Но они просто таковы, какие есть. Ничто не стоит за ними. Воображать, что стоит, — значит проявлять детскую непосредственность метафизика и к тому же бесстыдно рядиться в тогу науки.
— Ты потрясающе игнорируешь факты, — сказала Морган. — Лингвистика — не априорно созданная система, а естественное продолжение филологии. Она отталкивается от эмпирического изучения трансформаций, о которых ты говорил с таким пренебрежением. Почему язык должен быть нагромождением случайностей? Нагромождения случайностей в природе не бывает. Любая теория старается объяснить или хотя бы продемонстрировать многообразие вещей, изыскивая лежащую в основании модель. Конечно, лингвистические теории — гипотезы, но гипотезы научные.
— Сомневаюсь, чтобы твои коллеги-теоретики приняли эти доводы. По-моему, они воображают себя не то философами, не то математиками, не то еще кем-то и полагают, что, поскольку мысль почти всегда вербальна, они, создав то, что им кажется сверхязыком, способны проникнуть во все ее тайны. На самом деле, открыв любую из их скучнейших книг, обычно обнаруживаешь, что и на обычном языке они изъясняются крайне плохо.
— Никто не отрицает, что глоссматика делает еще свои первые шаги…
— Глоссматика! Разумеется, псевдонаучное имя необходимо. На самом деле, фонетика — это понятно. Семантика уже теряет связь с реальностью. Глоссматика висит в воздухе. Людское тщеславие поистине безгранично. За десятки лет тяжких и почти неизменно бесплодных усилий человечество добилось лишь одного гениального достижения — создало математику, которая, волею обстоятельств, скорее всего, и прикончит его в близком будущем. Копая вокруг, все, если только есть малейшая возможность, пытаются обнаружить где-то на дне математику. Бедные греки яркий тому пример. А вы, глоссматики, просто смешите меня, когда на основе познаний учительницы шестого класса или литературного критика задираете нос и искренне полагаете, что создаете алгебру языка.
— Но ты не будешь отрицать, что сравнительное языкознание…
— Ты уже злишься. Хорошо-хорошо, знание языков полезно. И есть люди, которым действительно интересны и родительный падеж, и сослагательное наклонение. Твоя проблема в том, что ты в себе не разобралась. Тяга к метафизическим исследованиям — это всегда признак невроза. Вспомни хотя бы Руперта.
— Руперт… — Пальцы Морган коснулись пресс-папье и конверта под ним.
— На первый взгляд Руперт — образец патриотического служаки и прекрасного семьянина. Но присмотрись и увидишь несчастного человека, неудачника, безнадежно пытающегося обрести точку опоры. Его книга… Ты знаешь, что я о ней невысокого мнения, но то, что он написал ее, — явный признак глубоко скрытой горечи, и как раз это и привлекает к Руперту. Будь он действительно так спокоен и счастлив, как порой представляется, он был бы просто невыносим.
— Ты думаешь… его что-то мучает? — спросила Морган. Притихшая и насторожившаяся, она внимательно всматривалась в беспечно улыбающегося Джулиуса. Тот, все еще допивая виски, словно вылизывал дно стакана кончиком языка и, разговаривая, с удовольствием оглядывал комнату.
— Ему нужно было жениться на интеллектуалке. Часть проблем связана с этим. Хотя он и пытается делать все от него зависящее. Он верная душа.
— Мне кажется, они с Хильдой… очень подходят друг другу.
— Общие фразы, вроде этой, ничего не значат. Оба они стараются изо всех сил. Но меня позабавило, что Руперт так и не посмел рассказать Хильде об одолженных тебе четырех сотнях фунтов. Так что, похоже, иногда и он кривит душой.
— Правда. Но ведь и Хильда ему не призналась, что дает деньги Питеру.
— Ну, эти маленькие слабости так трогательны. И все-таки мне немного жаль Руперта. Его потерянная душа жаждет чего-то более яркого и духовного, чем твердый здравый смысл старушки Хильды.
— Счастливый брак часто строится на здравом смысле.
— О да. Такие союзы чаще всего нерушимы, и слава богу, что это так. Я далек от предположения, что брак Руперта на грани банкротства. Чтобы Руперт вдруг взбунтовался, необходимо невероятно сильное потрясение. Нет, никто никогда не услышит страстно тоскующий голос, который тихо рыдает в его груди. — Джулиус встал и, чуть отодвинув книги, поставил стакан на полку.
