— На день рождения? Значит, это ты посоветовал Джулиусу подарить мне розового плюшевого медведя?
— Конечно, нет. Это была идея Джулиуса. Он решил пошутить.
— И ты поддержал его в этом. Вы хорошо посмеялись у меня за спиной. Что за знаки он тебе подавал?
— Он мне не подавал никаких знаков.
— Перестань лгать. Когда я выходил из комнаты, вы с ним шушукались.
— Честное слово, Аксель…
— А когда я вернулся, ты был весь красный. Ты что, считаешь меня глухим и слепым?
— Поверь, не было ничего…
— Ты был у него в квартире?
— Нет.
— Посмотри мне в глаза. Ты когда-нибудь был у Джулиуса?
— Нет, я никогда…
— Я вижу, что ты лжешь.
— Аксель, клянусь…
Развернувшись, Аксель вышел из комнаты. Саймон побежал за ним в спальню. Аксель надевал пиджак.
— Аксель, пожалуйста, прошу тебя…
— Не стой у меня на дороге. Я ухожу.
— Но наш обед, рагу…
— К черту и к дьяволу рагу.
— Аксель, пожалуйста, не уходи, я буду в отчаянии…
— И лучше выброси этого омерзительного медведя. Я не хочу его больше видеть.
— Поверь, ведь не я придумал…
— Не прикасайся ко мне. И когда я вернусь, держись от меня подальше. Я не хочу тебя видеть, не хочу с тобой разговаривать. С сегодняшнего дня ты будешь спать в отдельной комнате.
— Аксель!
Аксель спустился по лестнице и вышел из дома, со стуком захлопнув за собой дверь.
Саймон медленно побрел вниз. Открыл входную дверь, снова закрыл ее. Прошел в кухню. Рагу подгорало. Не утирая струившиеся по лицу слезы, он повернул ручку и выключил плиту.
8
— Как неприятно, что ты сказала им это, — поморщился Руперт.
— Что я уезжаю из Лондона?
— Да. Зачем? Там, где можно, лучше держаться правды.
— Мне это было необходимо, Руперт. Я должна чувствовать себя свободной. Не могу сейчас заниматься кем-то другим. И… в той ситуации, в которой мы оказались… я не могла бы смотреть в глаза Питеру. Бедный мальчик так требователен. А я должна полностью сосредоточиться на тебе и еще сохранить рассудительность. Что-то не так?
— Мне очень горько, что пришлось обмануть Хильду…
— Да, но ведь нам в любом случае приходится ее обманывать. А раз я объявила Питеру, что уезжаю, не могла же я сказать Хильде что-то другое? Ну подумай же, Руперт! Каково было бы, если б сейчас на пороге вдруг появились Хильда или Питер!
— А вдруг Хильда увидит тебя на улице?
— Не увидит. Ты не тревожься так, Руперт. Хильда ходит по Фулэм-роуд, только когда идет ко мне. Это совсем не ее маршрут. Она, как ты знаешь, пользуется метро «Эрлс-Корт».
— Тогда лучше не выходи на Эрлс-Корт-роуд.
— Хорошо. Единственное неудобство, что я не могу теперь отвечать на телефонные звонки, а ведь тебе может понадобиться позвонить мне.
— Они не станут звонить.
— Позвонит кто-нибудь другой, и это дойдет до них. Нет, я сейчас хочу залечь на дно.
— Ох, как все это… Но ты всегда можешь звонить мне в офис.
— Я знаю. Это огромное облегчение. Ничего, что я позвонила тебе сегодня? Я вдруг почувствовала, что должна увидеть тебя.
— Морган, Морган, разумно ли мы поступаем? Меня так расстраивает, что ты солгала Хильде.
— Глупости, Руперт. Ведь мы не можем взять и рассказать все Хильде? Тут наши мнения сходятся. А раз так, еще одна маленькая уловка вряд ли имеет значение.
— Таллису ты сказала, что уезжаешь?
— Ему скажет Питер. Ну же! Разве тебе самому не спокойнее от того, что мы вдвоем и ничто нас не потревожит?
— Все это начинает обретать какую-то таинственность.
— Это и в самом деле таинственно.
— А Джулиус?
— Джулиусу я послала открытку. Никто сюда не придет. Руперт сел на кушетку. Озабоченный, полный тревоги, взволнованный, он в глубине души был и доволен. Нежность к Морган, интерес к ней росли в нем час от часу. Состояние духа девочки было, пожалуй, действительно очень странным. За последние дни к нему в офис пришел целый поток ее писем, каждое из которых он по нескольку раз прочитывал и потом педантично уничтожал. Некоторые из писем были сравнительно спокойные, полные разуверений и беспокойства о его чувствах и его благополучии. Другие полны были самых неистовых любовных излияний, какие он когда-либо получал в жизни. Они сильно расстраивали и пугали Руперта. Похоже, что отношение Морган носило оттенок шизофрении. Кроме того, изумляла и восхищала твердость, с которой она настаивала на встречах. Он в ее положении, скорее, старался бы прятаться. Когда она попросила его прийти, он счел необходимым сразу же откликнуться. Отказ мог бы вызвать непредсказуемые и безумные реакции. Кроме того, ему самому хотелось прийти.
— Во всем этом есть что-то непонятное, — сказал Руперт. Взяв стул, Морган села совсем рядом с ним, и они смотрели друг другу в глаза.
Какое-то время длилось молчание. Потом Морган сказала:
— То, как ты ведешь себя, вызывает мое восхищение.
— Боюсь, я веду себя опрометчиво. Взваливаю на тебя ношу, которая — пусть ты и сама о ней попросила — скорее всего, чересчур тяжела. В этих свиданиях со мной для тебя больше муки, чем удовольствия.
— Не беспокойся об мне. Я справлюсь с любой ношей. Мы должны… пробиться к спокойствию… а сделать это можно только вместе. Не поддавайся страху.
— Думаю, в наших попытках заложено много противоречий. Эти свидания — в особенности оттого, что они происходят в тайне, — возбуждают столько эмоций…
— И конечно, сейчас все это только увеличивает твое волнение. Но если бы я уехала, ты, прости, был бы на грани безумия. Вот тогда эмоции били бы через край. Нам нужно приучить себя к раскованности. Ты должен привыкнуть ко мне. Просто привыкнуть друг к другу, почувствовать друг друга уже значило бы наполовину решить проблему. Мы так давно существуем в некоем общем пространстве, а теперь нужно осознать, что по сути мы незнакомы. И нужно столько всего узнать! Руперт, случившееся не должно привести нас к предательству. Судьба бросает нам вызов. Но мы ведь способны обратить его в благодать и построить на этой основе что-то хорошее. Я права?
— Думаю, да, — с сомнением сказал Руперт. — Я, безусловно, не хочу воспринимать случившееся только отрицательно. Это было бы — я согласен — досадно и расточительно.
— Это было бы преступлением против жизни.
