— Антуанетта Руабон. Она француженка. Живет в Мон-де-Марсане. Вы называете ее Тони. Все эти годы вы переписывались…
— Джулиус, вы действительно…
— Чтобы вранье звучало убедительно, нужно уметь придумывать детали.
Хильда беспомощно рассмеялась:
— Вы сумели развеселить меня. Думаю, миф о Тони Руабон будет теперь сопровождать меня всю жизнь.
— Она Руабон — по мрку. В девичестве Мориак. Дальняя родственница писателя. А ее муж…
— Джулиус, прекратите, — взмолилась Хильда, отбирая у него руку. — Мне этого не выдержать. Когда вы меня так смешите, мне кажется, что я снова счастлива, но несчастье-то все же со мной, и это так больно. Питер поверил вам?
— Стопроцентно! Ему показалось, что он даже помнит, как вы говорили о ней. И не сердитесь, Хильда, но я мимоходом коснулся возраста, близящейся менопаузы, синдрома женщины средних лет…
— Что ж, это как раз полнейшая правда…
— В достойной лжи непременно должна быть крупица правды. Как бы там ни было, думаю, с этой стороны у вас проблем больше не будет. А теперь, милая Хильда, мне пора.
— Побудьте еще немного. Я надеялась, что когда Питер уйдет… Но вам, конечно, пора, у вас много дел. А я все не могу решить, как быть с этим званым обедом.
— В честь окончания работы над книгой? А что вас смущает? Пусть состоится.
— Но это ведь уже завтра.
— Если вы его вдруг отмените, это покажется очень странным. Ведь приглашения разосланы? Я свое получил.
— Приглашены только самые близкие: Питер, Морган, Саймон — само собой, с Акселем. И вы.
— Мне приятно, что я отнесен к самым близким.
— Мы собирались пригласить несколько пар: коллег Руперта с женами. Потом, философа с труднопроизносимой фамилией, которым он так восхищается. Я хотела согласовать список с Рупертом… но потом отложила это… а потом уже… и вот…
— Хильда, а почему не остановиться на том, что организовано? Будет приятная маленькая компания.
— О господи!
— Вы не можете отменить приглашений, не раскрывая, что вам все известно. Так что необходимо с этим справиться. Я помогу вам.
— Джулиус, вы ангел. Уговорили. Большое спасибо за помощь и за совет. Право, не знаю, как бы я обошлась без вас. И непременно приходите снова. Когда угодно. В следующий раз мы будем говорить о вас.
Присутствие Джулиуса поддерживало Хильду. Когда он ушел, ее сразу же охватила подавленность, даже страх. Вынося чайную посуду в кухню, она вдруг осознала, что весь день ничего не ела и теперь очень голодна. Отрезала себе кусок орехового торта, но проглотить его не сумела. Поднялась в свой будуар, сняла трубку и позвонила в Уайтхолл. Телефонистка сообщила, что офис Руперта не отвечает. Но это ничего не доказывало. Она прошла в ванную, умылась холодной водой и снова подкрасилась. Сад залит был темноватым, абрикосового оттенка вечерним светом, прозрачным, но и немного пугающим, а дом казался пустым, никому не нужным, печальным. Пролетел идущий на посадку самолет. Заходящее солнце, вечер, заброшенность.
Нужно заняться каким-то делом и подавить эту панику, поняла Хильда. Она вернулась в будуар, села к столу, принялась разбирать бумаги, но в глазах застыл страх, и она сама его чувствовала. Нужна точка опоры, думала Хильда, что-то, что свяжет меня с реальностью и докажет реальность прошлого. Может, перечитать старые письма Руперта? Его слова, пусть и написанные много лет назад, могут, наверно, ослабить это ужасное чувство висения в пустоте.
Она хранила все, что Руперт написал ей, начиная с самых первых дней романа. Недавних писем было немного: они ведь почти и не расставались. Письма лежали в тайнике, помещавшемся у задней стенки письменного стола. Этот тайник представлял собой углубление, встроенное за укороченным по сравнению с остальными нижним ящиком стола. До конца нижний ящик не выдвигался, и попасть в тайник можно было, лишь вынув ящик, расположенный ярусом выше, и просунув руку за нижний. Проделав все это, Хильда нашарила потайной ящик, но, еще и не вынув его, поняла, что он пуст.
Какое-то время она бесцельно сидела перед лежащим на груде ее бумаг пустым ящиком. Потом, затаив дыхание, принялась медленно обследовать весь стол. В поисках трещин или щелей безрезультатно ощупала скрывавшее тайник углубление. Понимая, что это нелепо, проверила и другие ящики. Все больше впадая в отчаяние, отодвинула стол от стены, проверила все на нем и под ним. Потом опустилась в кресло и попыталась собраться с мыслями.
Письма исчезли. О том, где они хранятся, знал только Руперт. Значит, Руперт и взял их. Хильда застыла в кресле. Какая жестокая нелепость, какое безумие, ничего не сказав ей, забрать свои старые письма. Невольно вздрогнув, она поняла, насколько ей непонятен Руперт. Он отдельное существо. И у него тьма идей, желаний, потребностей, о которых она не ведает и которые не способна постичь. Чего, собственно, он хотел? Замарать прошлое? Уничтожить его следы? Как-то раз он вошел сюда — каким было его лицо, ей даже и не вообразить, — воровато просунул руку в тайник и вытащил из него письма. Что он предполагал: что она не узнает о пропаже? И в самом деле, в последний раз она видела письма чуть ли не год назад. Может быть, он проверял ее? Что все это значит?
Хильда вдруг обнаружила, что уже встала с кресла. Спустилась по лестнице, вышла в прочерченный густыми тенями, купающийся в предзакатном солнце сад. Длинные языки света пересекали дорожки, и даже ромашки отбрасывали на плиты тень. Золотисто-коричневые и розовые заплаты поблескивали на выщербленной временем кирпичной стене. В гуще зелени было сумеречно, но цвет листвы оставался насыщенно-интенсивным. Что же все это значит? — думала Хильда, судорожно пощипывая руками ткань платья. И вдруг боковым зрением заметила, что на поверхности бассейна плавает что-то коричневое и круглое. Обернувшись, она всмотрелась. Ежик.
Встав на колени, Хильда погрузила руки в воду. Плавающее тельце было наполовину свернуто, торчком стояли на спине коричневые иголки. Подведя руку ему под живот, Хильда коснулась мягкой мокрой шкурки и поджатых маленьких лапок. Вытащила его: он был уже дохлый. Она опустила маленькое круглое тельце на плиты, и с него темным пятном натекла вода. Нос с черной пуговкой на конце был повернут к ней, мягкие лапы распластаны, глаза закрыты. Слезы потоком хлынули из глаз Хильды. Надо пойти рассказать Руперту, Руперт ее утешит. Она уже приподнялась, но, застонав, опять опустилась на борт бассейна. Нужно было, конечно, похоронить ежа, но сил не было. Схватив тушку, она закинула ее в заросли. Потом, заливаясь слезами, кинулась к дому — и вверх по лестнице.
Письма, стучало в голове, если бы только найти письма. Где они? Может быть, в целости и сохранности и совсем рядом? Не мог же он их уничтожить! Может быть, сам захотел найти в них успокоение, вспомнить? Она прошла в кабинет Руперта. Его отсутствие ощущалось здесь еще горше. Хотелось рассказать ему о ежике, хотелось выплакаться у него на плече. Подойдя к письменному столу, она подняла его крышку и машинально начала перебирать лежавшие там предметы. Образцовым порядком стол Руперта не отличался. В маленьких отделениях хранились оплаченные квитанции, бумаги, связанные со страховкой, корешки старых чековых книжек, давних лет дневники, разрозненные фотографии, листки с заметками, брошюры. Вытерев кулаками слезы, Хильда внимательно осмотрела стол. Слова Джулиуса о возможности обрести облегчение были совсем не безосновательны. Вдруг она в самом деле найдет что-то от Морган, какую-нибудь незначащую обыкновенную записочку, какие-то строчки, позволяющие понять тональность их отношений. Ведь именно тайна делала все таким страшным. А может, действительно все невинно. Как легко тогда станет! А что до писем, Руперт и в самом деле мог захотеть их перечитать. И ее ужас вызовет у него только смех.
