Хильда начала методично обследовать стол. Фотографии. Со старых снимков смотрели она и Питер. Несколько писем. От антиквара по поводу починки книжного шкафа, в книжную лавку — просьба прислать недостающие номера журналов. Пальцы быстро прошлись по страховочным документам и старым чековым книжкам. И замерли. Руперт всегда кидал корешки книжек в дальний ящичек, а в конце года выбрасывал. Только что использованная книжка лежала сверху. Хильда взяла ее в руки, открыла. Последний чек выписан неделю назад. Она начала просматривать записи. Б этом Руперт всегда был педантом. Книжный магазин, винный, универмаги «Хэрродс», «Нью энд Лингвуд», «Фортнум энд Мейсон», почтовое ведомство, строительный подрядчик. На следующем корешке стояло просто: «М. 400 фунтов». Положив книжку на место, Хильда беспомощно опустилась в кресло Руперта.
Дальше поиски шли в ускоренном темпе. Один за другим она полностью выдвигала и дотошно осматривала все ящики. Ничего. Нижний ящик выдвинулся не до конца, его, похоже, заклинило. Вытянув его до отказа, Хильда засунула туда руку и вытащила все содержимое. Всего лишь мебельный каталог и марки. А ящик-то коротковат, вдруг поняла она, как и в моем, в нем есть тайник. Действительно, их письменные столы были сделаны в одно время и в одном стиле. Вынув вдруг задрожавшими руками верхний ящик, она на ощупь проверила нижнее потайное отделение. Пальцы нащупали сложенный лист бумаги. Вынув ящичек тайника, она достала этот листок и сразу узнала почерк Морган. Это было письмо, и в письме говорилось:
«Мой ангел, безмерность твоей любви делает меня самой счастливой женщиной в мире. И разве это странно, что вчера с тобой в постели я не смогла сдержать слез? Радость душила меня, и это были слезы радости. Мы должны — правда? — соединиться по-настоящему. Не знаю, как это сделать, но это должно быть скоро…»
Хильда прочла письмо до конца. Сложила листок и вернула его на прежнее место. Ящичек снова поставила в тайник. Закрыла остальные ящики, привела все в порядок, закрыла стол и медленно побрела вниз, в гостиную.
13
— Мне нельзя оставаться дольше.
— Но ведь ты сказал Хильде, что будешь в офисе допоздна. Значит, еще есть время.
— Ты убедила меня поступить так. Я не должен был поддаваться.
— Какой ты трус, Руперт! Ну не пойдет же она разыскивать тебя в офисе! А если бы и пошла? Всегда можно что-то придумать. Вот оставить машину у моей двери — это куда неосторожнее.
— Знаю. Но я приехал на ней от Эрлс-Корт. Я не думал…
— Руперт! Не будь ты таким занудой! Положись на меня.
— Хотел бы. Я уже просто не понимаю, что делаю. Для меня нестерпимо врать Хильде.
— Ну, она тоже не всегда говорит тебе правду.
— Нет, всегда!
— Например, ты не знаешь, что она весьма щедро субсидировала Питера с тех пор, как он слинял из Кембриджа. А ты-то носился с идеей заставить его жить на два фунта в неделю.
— Как? Это правда?
— Ты что, мне не веришь? Спроси у Хильды. Думаю, и еще кое-что в этом роде бывало. В каждом браке так. Что, вам быть исключением?
— Мы были исключением, — возразил Руперт. — О господи: были.
— Только ради всего святого не надо теперь стенать. Тебе захотелось расправить плечи. Никто тебя к этому не вынуждал. Но думаю, что тебе это в самом деле необходимо. Проходит какое-то время, и каждый мркчина испытывает такую потребность.
— Но я не «расправил плечи». Я женат на Хильде. Ты что, забыла?
— Я не забыла. А вот ты, как мне показалось, слегка забыл.
— По-моему, мы оба ведем себя безобразно.
— Спокойнее! Мы вообще никак себя не ведем. А кроме того, все это — твоя идея.
— Нет, совсем не моя, а твоя!
— Неважно, кто сказал «а», теперь мы оба в одной лодке, и все было бы замечательно, если б ты так не дергался. Тел говорил, что мы должны пройти сквозь бурю и выстроить гармоничные отношения. Если бы ты не убеждал и не сверкал глазами, я ни за что не ввязалась бы в это. Ты говорил, что не отступишь, и я думала, что ты и в самом деле храбр. А теперь у тебя не хватает здравого смысла и решимости, и ты все топишь. Пойми наконец, чего ты хочешь, и поступай соответственно. Может, ты хочешь, чтобы я уехала?
— Нет, я не хочу, чтобы ты уехала, — горестно сказал Руперт. — Я не могу отослать тебя. Я с самого начала понимал это. Но и обманывать Хильду я тоже не в силах. Это мне отравляет всю жизнь.
— Признавшись Хильде, ты сразу изменишь все.
— И пусть лучше так и будет.
— Что же, иди рассказывай!
Морган и Руперт сидели друг против друга в гостиной Морган. Каждый застыл на своем стуле, зрачки у обоих расширены, оба напоминают египетских сфинксов. Они уже проглотили немало джина. Склоняющееся к закату солнце золотило белую стену дома напротив и, отражаясь, наполняло комнату мягко окрашенным светом. Поток машин, несущихся по Фулэм-роуд, создавал непрерывный звуковой фон.
— Ох, Руперт, только давай не ссориться, — сказала Морган. — Ведь должен же отыскаться разумный подход к этой нелепой ситуации. Я так ждала тебя сегодня вечером, а теперь эта ссора…
— Мне тоже очень хотелось прийти. — Руперт протянул руку, и она горячо ее пожала. Затем они снова вернулись к позе двух сфинксов.
— Я вовсе не против того, чтоб открыться Хильде, — сказала Морган. — Просто мне кажется, что бессмысленно что-то рассказывать ей сейчас. В данный момент все предельно запутано. Нам будет даже не подобрать нужных слов, и, что бы мы ни сказали, это только собьет Хильду с толку, заставит думать, что во всем этом кроется больше, чем на самом деле. Так что в каком-то смысле правдивее просто молчать. Я имею в виду…
— Боюсь, что все это очень серьезно, — перебил Руперт. — Вот в чем проблема. — Он встал и принялся ходить по комнате.
— Знаю, — кивнула Морган. — Я тоже так чувствую. Да. И все же мы не потеряли головы. Какая тонкая фраза! — Рассмеявшись, она налила себе еще джина.
Руперт весь истерзался. Потеря внутренней связи с Хильдой превращала его в изуродованный обрубок. Ему отвратительно было лгать Хильде, и он все время боялся, что ложь обнаружится. В то же время его все сильнее тянуло к Морган, и даже перебранки с ней стали чем-то необходимым. Бесконечно обсуждая создавшуюся ситуацию, они раздули ее до чего-то таинственно неразрешимого. Поцелуев по мере сил избегали, но он чувствовал ее страсть и понимал, что теперь его страсть тоже была для нее очевидна.
Вначале Руперт был совершенно уверен в необходимости беседовать с Морган, не уговаривая ее уехать, при ее лихорадочном состоянии идея отъезда была устрашающей. За спиной Морган был тяжкий период, она запуталась и нуждается в его помощи. Все это как-то сопрягалось с представлением о долге. Морган решилась поведать ему о своей любви — он должен проявить решимость и привести их обоих к победе благоразумия.
