Теперь уверенность растаяла, вместо нее маячила опасность, но когда же был совершен ложный шаг, оставалось неясным. Скрывать (разумеется, временно) правду от Хильды было, казалось, неотъемлемой частью долга по отношению к Морган. Да, он сознавал, что Морган дорога ему. Мало того, все свои действия он хотел строить именно на этом чувстве. Только любовь, настоящая, подлинная, может тут оказаться лекарством, казалось Руперту. Он не оставит Морган в пучине горести и отчаяния. Ей, как и всем, любовь необходима. И он даст ей эту разумную, крепкую, здравомыслящую любовь, которая — искренне верил он — высвободит ее наконец из этой неразберихи, в которой сплелись и он сам, и Таллис, и Джулиус. Она поймет, как ей поступить с Таллисом, и снова, а может быть и впервые в жизни, сделается по-настоящему цельным человеком.
К этому заключению Руперта привела глубокая многолетняя вера в силу добра. Он вовсе не полагал себя средоточием этой силы. Она ощущалась как нечто внешнее, но расположенное здесь, рядом, и безусловно реальное. Руперт не верил в Бога и даже слегка презирал религию, чьи доводы были куда слабее, чем независимая от них твердая нравственность. А вот в нее-то он верил и хотел, руководствуясь ею, одарить Морган своей любовью. Ему случалось уже так любить (правда, речь шла о людях, более от него далеких), и, насколько он мог судить, результатом такой любви всегда оказывалось торжество добра. Верхушка нравственной пирамиды — не вымысел, и он доказывал это, распространяя вокруг себя волны любви: любви к людям, к искусству, к работе, к булыжнику мостовой и листьям деревьев. Это давало счастье. Это было свободой, краеугольным камнем ложившейся в основание его брака. Может быть, странно, но он никогда не рассказывал это Хильде. Считал, что она не поймет. Об этом же, словно о чем-то тайном, он отстраненно и завуалированно написал в своей философской книге. Когда ее отпечатают на машинке, Хильда прочтет. И все-таки не поймет. Но это неважно. Способность, не обделяя жену, любить все на свете лишь углубляла его любовь к ней. Потаенное чувство делало брак богаче.
Все это приводило Руперта к мысли, что он легко найдет выход и в этой истории с Морган. Конечно, его привязанность к ней станет глубже, но в этом не будет опасности, совсем напротив: это спасет. Что же он упустил из виду? Он не осознавал, что необходимость время от времени невинно прибегать ко лжи отравит ему жизнь. Не мог вообразить этого странного обрыва внутренней связи с Хильдой. Понимал, что физическая привлекательность Морган захватит его сильнее и по-иному, чем прежде. Физическая сторона присутствовала во всех привязанностях Руперта, к мужчинам это относилось так же, как и к женщинам, хотя он и не признался бы в этом Акселю. Это было секретом, над которым он тихо посмеивался. Но охватившее его теперь лихорадочное стремление все время быть рядом с Морган застало Руперта врасплох. Застало врасплох и вновь и вновь настигающее желание схватить ее в объятия. Не предвидел он и смущения, споров, туманящего мозг чувства растущей спаянности и грозной мешанины. Не предвидел угрозы, которая вдруг нависнет над его стойкой самооценкой.
— Думаю, я сглупил, — сказал Руперт. — Тебе действительно лучше уехать. Зря я не занял твердую позицию. Уезжай на полгода. Ни меня, ни мою любовь ты не потеряешь. Об этом не тревожься. Но нам обоим нужно успокоиться. Пока ты будешь в отъезде, я сумею открыться Хильде. Приложу все усилия, чтобы ничего не преувеличить.
— Но куда, черт возьми, я уеду на полгода?
— Куда угодно. Италия, Франция. Я все оплачу. Ты должна мне это позволить, ведь мы теперь так близки.
— Руперт… От твоей доброты у меня разрывается сердце. Но, дорогой, я не могу уехать. Всего лишь неделю назад это было возможно, а теперь — нет. Я должна тебя видеть, слышать. Видеть тебя — единственная моя опора. Ты взял на себя ответственность, Руперт, и ты должен нести ее до конца. Уехав, я вся изойду от тревоги. Ты просто не понимаешь, что говоришь. Только подумай о моем одиночестве где-нибудь в гадком отеле в Антибах! Я просто сойду с ума. Я должна разговаривать, в этом мое единственное спасение. Говори со мной, Руперт, говори, говори! Господи, сколько вопросов точат мой мозг! Я должна обсуждать их с тобой, ведь единственное, что мне остается, — это говорите.
— Прости меня. — Остановившись перед ней, Руперт наполнил свой бокал. — Я просто тупой эгоцентрик. Ты права, мы не можем остановиться.
— Я еще не сказала тебе о ребенке.
— О ребенке?
— Я забеременела от Джулиуса.
— О-х, Морган. — Сев ближе, Руперт взял ее за руку. — Расскажи мне об этом, дорогая.
— Ну разумеется, я сделала аборт. Я была совершенно одна. От Джулиуса ушла… нет, это он заставил меня уйти. Я была совершенно одна на Западном побережье. И это было чудовищно.
— Бедная детка… Как мне жаль тебя!
— Когда-нибудь я… вероятно… расскажу тебе подробно. Мне нужно кому-нибудь рассказать это со всеми подробностями. Я не знала, как мне найти врача. Пошла наугад: он был резким и запросил непомерные деньги. Тогда я пошла к другому, а он разговаривал оскорбительно и потребовал плату вперед. Я боялась, что он ничего не сделает, все время плакала от страха, и это было так унизительно…
— Но все уже в прошлом. Зачем же ты сейчас плачешь, Морган, милая? Я думаю, ты права: нужно будет рассказать мне эту историю во всех подробностях.
— И дело не только в этом. Меня просто сжирает чувство вины. Оно преследует меня, и я жалею о сделанном. Я хочу этого ребенка, я хочу этого ребенка…
— Ну не расстраивайся так, Морган. Вот, выпей еще. Когда ты захочешь, мы подробно и не спеша обсудим все это. И конечно, ты никуда не поедешь. Я все устрою, я все устрою.
— Спасибо, любовь моя…
На них вдруг обрушился грохот, такой неистовый, что сначала они просто не поняли, что это. Руперт вскочил и испуганно огляделся, ему показалось, что рухнуло что-то тяжелое. Морган смотрела на него огромными испуганными глазами. Грохот возобновился, и тут Руперт понял, что кто-то бьет в дверь. Это не было стуком. Скорее, попыткой с размаху выломать филенку. Бам! Бам! Бам! Морган встала, и оба они, в панике прижимаясь друг к другу, невольно попятились к спальне.
— Кто это? — прошептал Руперт.
— Не знаю. Но уж, конечно, не Хильда. Ш-ш-ш. Может, просто не открывать?
Они стояли, схватившись за руки и всматриваясь друг другу в глаза.
— Наверно, кто-то ошибся дверью, — шепнула Морган. — Немыслимо, чтобы это было ко мне.
— И все-таки лучше откликнись, пока весь дом не сбежался.
Чудовищные удары возобновились. Чей-то кулак изо всех сил колотил в дверь.
— Спрячься там, — выдохнула Морган, — и ни звука. Я посмотрю, кто это, и спроважу их. — Втолкнув Руперта в спальню, она закрыла за ним дверь, прошла через прихожую и открыла дверь на площадку.
Питер промчался мимо нее прямо в гостиную. Огляделся, толкнул дверь спальни, открыл ее. Руперт вышел. Чувствуя, что сейчас потеряет сознание, сразу же опустился на стул. Морган закрыла входную дверь. Все трое посмотрели друг на друга.
