Он ушел, чувствуя ее взгляд. Возможно ли, что когда-нибудь Сисели его полюбит?
Кир покачал головой. Любовь — слабость. Он должен это помнить. Один раз в жизни он отдал свое сердце и был жестоко отвергнут. Тогда потрясение лишило его воли и желания жить. Теперь он опасался повторения.
Тогда он думал, что никогда не оправится от удара, нанесенного его сердцу девушкой с медово-золотистыми волосами. И Кир поклялся, что чувства никогда не будут им править. Но теперь появилась Сисели, его жена, которая лежала в его объятиях и восхваляла его искусство в любовных играх. Англичанка. Вдова кузена. Она ему не нравилась. Не нравилась. Дерзкая, красивая, храбрая. Все то, чем ей не пристало быть! Но следует признать, что она идеальная жена приграничного лорда, и он невольно уважает ее за это. Чего же еще он хочет?
Хочет, чтобы она его любила. Помоги ему Боже! Он хочет, чтобы она его любила!
И тогда он, возможно, позволит себе полюбить ее.
Глава 17
Хотя они спали вместе, с той брачной ночи Кир к ней не прикасался. Сначала Сисели недоумевала, но потом поняла: он обдумывает все, что случилось между ними. Они соединились дважды, и оба раза между ними вспыхивала страсть. Будет ли так между ними всегда? Нет. Скорее всего сказывалось долгое воздержание. Ничего больше.
Вечером того дня, когда уехали гости, Сисели попросила принести лохань и горячей воды. Она мирно отмокала в ванне, когда в спальню вошел муж. И Сисели, и Орва растерялись, потому что Кир не потрудился постучать.
— Доброй ночи, Орва, — отчеканил он тоном, не допускающим возражений.
Орва присела и метнула взгляд на госпожу.
— Доброй ночи, милорд, миледи, — пробормотала она, неохотно ретировавшись, поскольку Сисели промолчала.
— Ты слишком часто моешься, — заметил Кир, начиная раздеваться.
— А тебе тоже следует мыться чаще, — парировала Сисели. — Не знаю, почему мужчины так не любят купаться, если не считать лета, когда они плавают в озере и называют это купанием.
— Не хочу пахнуть, как какой-то чертов цветок, — буркнул Кир.
— Но тебе нравится, когда от меня приятно пахнет, — лукаво улыбнулась Сисели.
— Верно, — хмыкнул он.
— А от тебя несет конским потом.
— Если поклянешься, что заставила моего кузена мыться чаще, я последую его примеру, — пообещал Кир.
— Ну конечно, он стал мыться чаще, — коварно заявила Сисели. — Хотел угодить мне. Давай!
Сисели протянула ему руку:
— Ты уже разделся, и я сама тебя вымою. Когда научишься мыться как следует, сварю тебе мыло с запахом сандала и гвоздики, настоящий мужской аромат. Чем быстрее научишься мыться, тем меньше будешь пахнуть конюшней.
Кир никогда в жизни не мылся с женщиной, и приглашение ему понравилось. Конечно, он мог выдернуть ее из лохани и сделать все, что пожелает, без всякого мытья. Он лэрд Гленгорма, ее муж, и требует повиновения.
Но Кир вдруг сообразил, что Сисели пытается подружиться с ним. Предложить больше, чем уважение на людях и вожделение в постели.
Он вспомнил, как это было между отцом и мачехой. Они наслаждались обществом друг друга, украдкой обменивались улыбками, смеялись над вещами, которые он не считал забавными. И были более чем довольны. Счастливы.
Кир поднялся по лестничке к краю лохани и осторожно ступил в теплую воду. Сисели была обнажена, и Кир осознал, что купание предоставляет много других возможностей, чем просто чистота. Он широко улыбнулся.
Когда Сисели встала перед ним с тряпочкой в руках, кончики грудей коснулись его груди, и его «петушок» стал твердеть.
Сисели умыла его. Тряпочка скользила по лицу, и он неожиданно нашел запах мыла очень приятным.
— Твое лицо еще красивее, когда умыто, несмотря на хмурое выражение, — отметила она, проводя пальцем по щетине, и занялась его шеей. — В детстве меня купала Орва. Если бы она увидела такую грязную шею, как у тебя, обязательно спросила бы, уж не собираюсь ли я выращивать на ней лук.
Потом Сисели принялась за его плечи, грудь и спину, старательно намыливая их и смывая пену водой.
— Твои ногти давно пора подстричь, но я сделаю это, когда мы выйдем из воды, — пробормотала она, двигаясь с осторожностью, чтобы не расплескать воду.
Вымыв его руки, Сисели вручила ему тряпочку.
— Остальное доделаешь сам, — велела она и осторожно вышла из воды.
— Но я не знаю как, — пожаловался Кир в бесплодной попытке казаться беспомощным.
На самом же деле он изнемогал от желания.
— Не глупи, — уговаривала Сисели. — Конечно, ты умеешь вымыть ноги, живот и другие части тела. Если я попытаюсь помочь тебе, мы разольем воду.
Сисели подхватила теплое полотенце и принялась вытираться, ощущая его жадный взгляд. Поэтому она протянула руку к сорочке.
— Не надо! — резко приказал Кир.
— Хорошо, но ты не возражаешь, если я буду ждать тебя в постели? В комнате прохладно, а лохань загораживает камин, — ответила Сисели, ложась и накрываясь одеялом.
— Ты не вытрешь меня? — поддразнил он, выходя из воды.
Его откровенное возбуждение смутило Сисели.
— Вытрись сам, — пробормотала она, краснея. — Ты уже большой.
— Ты заметила? — фыркнул он, принимаясь вытираться.
Сисели невольно хихикнула.
— Заметила, — призналась она, думая, что этой ночью между ними что-то произошло.
Но что? И почему? Может, это облегчение оттого, что они наконец поженились? Или оттого, что гости уехали и в доме, кроме них, только слуги и маленькая Джоанна?
Сисели почувствовала, как просела перина, когда Кир забрался в постель и лег, опершись на подушки.
— Итак, мадам, мы снова одни. Довольны тем, что я благоухаю, как цветочная поляна? — спросил он, сжимая ее руку.
— Завтра я должна вымыть тебе голову, чтобы довершить дело, — сообщила Сисели, — и тогда буду довольна.
— Я позабочусь о том, чтобы ты была довольна задолго до того, как наступит утро, — ответил Кир, поднося ее руку к губам и легонько покусывая пальцы.
Она молчала, не зная, что ответить.
— Что, мадам, наконец, прикусили ваш острый язычок? Как это возможно? — осведомился Кир.
— Между нами что-то изменилось, — честно ответила Сисели. — Ты этого не чувствуешь?
Он чувствовал, но не был уверен, стоит ли признаваться, пока не узнает точно, в чем дело. Теперь настала его очередь замолчать.
Сисели заметила игру эмоций на его лице. Кир не знал, что сказать и сделать, и это ее удивило. Но тут она вспомнила слова Джо о том, что в сердечных делах мужчине требуется больше ласковых слов, чем женщине. И выпалила, не успев хорошенько подумать:
