Мидж спешила вперед, оглядываясь через плечо в поисках такси, потом шагнула на мостовую. Он боялась снова упасть и была уверена, что упадет. Ее коленка еще болела. Сюда она приехала на такси, но теперь на этих убогих улочках не видела ни одного. Даже автобусную остановку она не могла найти. Спрашивать дорогу у прохожих не хотелось, потому что лицо ее было заплакано. Собирался дождь.
Мидж не видела Гарри со дня их молчаливого возвращения из Сигарда, и это терзало ее. Она позвонила ему из дома, как только решила, что он уже доехал. Когда Гарри взял трубку, голос у него был довольно пьяный; он сообщил, что Стюарт дома, и посоветовал ложиться в постель. Мидж позвонила на следующее утро, но на звонок никто не ответил. Потом неожиданно рано вернулся Томас. Он сказал, что решил устроить небольшой отдых и хочет поехать в Куиттерн. Мидж написала Гарри из Куиттерна. Письмо далось ей нелегко. Мидж нечасто писала письма и не могла или не решалась понять, почему подбирает слова с таким трудом. Послание получилось туманным и несвязным, хотя она знала, что Гарри ненавидит подобные вещи. Она всегда сетовала, что никогда в жизни не писала настоящих любовных писем. Она начала осознавать, какое воздействие произвела на Гарри встреча со Стюартом, его ужасное присутствие. «Теперь Гарри станет давить на меня, — думала она, — ускорять ход событий, а я еще не готова. Он даже может, не предупредив меня, рассказать обо всем Томасу. Он может явиться к Томасу». Эти мысли вызывали у Мидж желание остаться в Куиттерне. Написанное письмо оказалось не так-то просто отослать. Наконец ей удалось отправиться «на прогулку в лес», откуда она побежала к далекому почтовому ящику. Мередит видел, как она пишет письмо, и вызвался отправить его.
В Лондон Мидж вернулась вчера вечером и, как только Томас ушел в клинику, позвонила Гарри. Трубку снял Эдвард, который сразу спросил у нее: «А Джесс не с вами?» Он сказал, что Гарри ушел рано утром «к издателю, или юристу, или еще кому-то». Еще Эдвард сообщил ей, что Стюарт не живет дома, а нового адреса брата он не знает. Мысль о визите к Стюарту, с недавнего времени смутно присутствовавшая в сознании, кристаллизовалась, когда Мидж поняла, что это утро у нее ничем не занято. Возникшая потребность «сделать с этим что-нибудь» не давала ей покоя. Она не могла усидеть дома. Ее отчаянные слова, объяснявшие Стюарту, для чего ей потребовалось увидеть его, были вполне искренними. Конечно, Мидж хотела увериться, что он не проболтался. Она думала: «Одно его слово уничтожит нас». Но гораздо важнее было избавиться от навязчивого образа, потому что Стюарт в отвратительной роли соглядатая и судьи вошел в ее плоть. Она должна была победить его, выразить свое презрение к тому, что он думает, сделать это презрение действенным и реальным.
Мидж и в самом деле преследовали сны, ночные кошмары. Она видела белое обвиняющее лицо Стюарта — такое, как тогда, когда он смотрел на нее, сидевшую на стуле у двери в той ужасной комнате, осмеянную и униженную. Иногда в этих снах проносившийся мимо белый всадник оборачивался, и Мидж узнавала в нем Стюарта.
Но в ее снах был еще и Джесс. Он являлся в виде морского чудовища, покрытого колючками и шерстью, как морской лев, как морж, как кит. Джесс, снова молодой, приближался к ней и говорил: «Я тебя люблю, выходи за меня». И Мидж думала во сне: «А почему нет? Я молода и свободна, я не замужем». Вопрос Эдварда глубоко задел ее, всколыхнул ее чувства. Она и сейчас, идя по улице, чувствовала горячие, влажные поцелуи Джесса на своих губах. «Он здесь, — думала она, — и я еще увижу его».
— Извините, не знаете ли вы, случайно, где сейчас находится Джесс Бэлтрам? Мне сказали, что он в Лондоне, и я подумал, что он мог зайти в Королевский колледж.
— Джесс Бэлтрам в городе?
— Я не уверен. Мне так кажется.
— Здесь его не было. Так вы видели Джесса Бэлтрама, да?
— Джесс, этот старый мошенник! Неужели он снова объявился?
— Нет, я просто подумал, что кто-то из вас его встречал.
— Но если вы его увидите, скажите, пусть заходит! Он найдет здесь немало старых друзей.
— И врагов!
— Вы художник?
— Нет, просто…
— Я решил, что вы один из его учеников.
— Он слишком молод, чтобы быть учеником Джесса. Я учился в последнем классе Джесса, а этот молодой человек — сущее дитя!
— Хотите выпить?
— Нет, спасибо. А вы не подскажете, у кого еще мне спросить?
— Вы что, книгу о нем пишете?
— Нет.
— Давно пора написать о нем нормальную книгу.
— Но вам нравятся его картины? Тут у нас есть пара его работ.
— Вернее, была! Они теперь где-то в хранилище!
— Любой, у кого есть пара его работ, сидит на золотом мешке.
— Попробуйте узнать в его галерее.
— Да, загляните туда. Это на Корк-стрит.
— Нет, там лицензия уже закончилась и парень переехал в Илинг. Его зовут Барнсуэлл. Поищите в телефонной книге.
— Джесс к этому сукину сыну теперь и на милю не подойдет.
— Но знать-то он может.
— Ну и ну. Я думал, Джесс никогда не вернется в Лондон.
— А вы через его загородный дом не пытались выяснить?
— Их нет в телефонной книге…
— Постойте-ка. Вы на него ужасно похожи. Вы не его ли сын?
— Сын.
— Я и не знал, что у Джесса есть сын.
— Подумать только!
— Нет, вы теперь так не уйдете. Вы должны с нами выпить!
— Неужели вы не художник? Вы обязательно должны быть художником!
— Нет, я не умею рисовать…
— А вы пробовали?
— Нет, но…
— Я вас научу.
— Спасибо, но мне пора…
— Извините, вы мистер Барнсуэлл?
— Что вам угодно?
— Кажется, вы раньше продавали картины Джесса Бэлтрама.
— Это кто вам сказал?
— Так мне сказали в Королевском колледже искусств.
— Как вы меня нашли?
— По телефонной книге.
— Вы дилер?
— Нет.
— Что же вам тогда надо?
— Я ищу Джесса.
— У меня его нет. Надеюсь, он мертв. Зачем он вам нужен?
— Я его друг.
— Он вам должен?
— Нет.
— Может, вы один из крутых парней, которые выбивают долги?
— Нет.
— Жаль. А то бы я напустил вас на него, если бы знал, где его найти. Он мне должен кучу денег.
— Может, вы знаете…
— Я так полагаю, он все еще гниет за городом в этом уродливом страшилище, что он построил на болоте. Поезжайте туда.
