Гарри понимал, что вовлекать в историю Мередита опасно и отвратительно, но сейчас это его не страшило. Это было частью проблемы, решение которой должно быть и будет в его власти. Несколько мгновений он стоял недвижимо, потом пнул свой упавший стул, убирая его с дороги, и принялся ходить взад-вперед по ограниченному пространству комнаты.
— Ну хорошо, — проговорил он. — Я понимаю, это ужасно, и мне жаль. Жаль тебя и себя. Мы вполне могли бы обойтись без этого. Но поскольку все уже случилось — и с Мередитом, и прочее, — давай соединим все это вместе, как аргументы в пользу того, чтобы сделать важнейший для нас шаг сейчас, сегодня. Ты останешься здесь, а я пойду к Томасу. Где он сейчас — в клинике?
— Не знаю.
— Нет, знаешь. Стюарт прав, хватит лгать. Я пойду к Томасу и скажу ему, что ты хочешь развестись.
— Нет-нет… сейчас я не могу, не так… Гарри, не надо… Пожалуйста, не ходи! — У Мидж почти автоматически полились слезы. Она немного наклонилась вперед, оперлась локтем о колено, положив подбородок на ладонь, и впала в некую тихую, размеренную, почти беззвучную истерику. — Ох… ох… ох…
Гарри остановился и посмотрел на нее. Его широкое гладкое лицо было спокойно. Он взъерошил свои светлые волосы, чуть прикусил губу, задумался, а потом тихо сказал:
— Мидж, мы должны сделать это сейчас. Сейчас самое время. Ты хотела дождаться нужного момента. Вот он и пришел. Разве не так? Разве не так?
Мидж прекратила скулить и вздохнула — глубоко, удрученно и даже раздраженно. Она порылась в сумочке, вытащила оттуда платок. Копна ее волос упала вперед, обнажив белую шею.
— Гарри, — пробормотала она, — пойдем в спальню.
Мидж использовала этот эвфемизм, если хотела заняться любовью, и никогда не выражалась прямо.
— Ты пытаешься отвлечь меня, — сказал Гарри, но внезапно почувствовал, что очень устал и что его переполняет желание.
Зачем они тратят силы на споры? Боже милостивый, ну почему они сами делают себя несчастными?
— Гарри, не мучай меня.
— Ну ладно. Но мы скоро исправим это, и все будет хорошо. Дорогая, любимая, любовь моя, единственная, не плачь! Я никому не дам тебя в обиду до конца света, ты это знаешь. Я тебя люблю.
— Господи… я так устала…
— И я тоже. Идем. Хватит ругаться. Подними голову. Будь умницей. И бога ради, не подходи больше к Стюарту. Ну, я вижу, ты и сама не собираешься это делать.
Он открыл дверь спальни. Почти всю комнату занимала просторная двуспальная кровать под хлопковым покрывалом с массой мелких цветов.
Мидж подняла глаза, протерла их и сказала сонным голосом:
— Понимаешь, я, наверное, должна встретиться с ним еще раз.
Гарри повернулся.
— О чем ты, черт побери? Зачем? В этом нет никакого смысла. Ты прекрасно знаешь, что мне эта идея отвратительна.
— Но я должна с ним встретиться еще раз. Для меня его мысли невыносимы. Я хочу, чтобы он перестал мучить меня.
— Мидж, не убивай меня такой чепухой. Вспомни, кто он есть.
Мидж зевнула, лицо у нее сморщилось, как у котенка.
Гарри шагнул к ней и легонько подтолкнул вперед.
— Ты устала и немножко спятила. Все было слишком ужасно. Сейчас тебе станет лучше. Я позабочусь о тебе. Иди сюда, иди к Гарри, войди в глубокую воду.
Нотридж-хаус
Ист-Фонсетт
Саффолк
Уважаемый мистер Бэлтрам!
Благодарю Вас за письмо, которое переслал мне банк. Очень жаль, что нас не было на Флад-стрит и мы не могли принять Вас там! Когда наши дети выросли, мы переехали за город. Как Вам, возможно, известно, мы купили дом на Флад-стрит у Вашего отца, с которым в то время был шапочно знаком мой покойный отец, занимавшийся промышленным дизайном. До этого мы жили в Хэмпстеде, но дети всегда хотели жить поближе к реке; я думаю, дети всегда хотят жить поближе к Темзе. Не знаю почему. Я помню, что видела Джесса (если мне позволительно так его называть — мы всегда вспоминаем его немного фамильярно) несколько раз, и он показался мне фигурой очень впечатляющей. После переезда мы два-три раза приглашали его с женой в гости, но они так и не появились. (Может быть, они боялись, что мы разорили дом. Он и вправду стал другим внутри.) Мы купили два его рисунка — довольно странных, но неплохих. Мне очень жаль, что Вы потеряли связь с отцом, это и в самом деле весьма печально. Боюсь, я не могу помочь Вам в этом деле — мы, в сущности, мало знали Джесса и не имели связей с его окружением. Я полагаю, что в «очевидных» местах вы его уже искали — в Королевском колледже, у дилеров. Наверное, у него было несколько любимых пабов, но, боюсь, я мало в этом понимаю! Вы спрашиваете о его друзьях. Я помню, что в этом контексте упоминали только одного человека — художника Макса Пойнта. Мой отец говорил, что в прежние времена тот был особым (если вы меня понимаете) другом Джесса. Отец просил меня не болтать об этом, поскольку в те дни люди предпочитали не выпячивать подобные вещи, но теперь, думаю, это не имеет значения. К тому же он, наверно, уже умер, тот бедняга. Он жил на одной из барж на Темзе, в конце Чейн-уок, и эта баржа называлась «Фортавентура» — забавное название для маленькой баржи, которая всю жизнь простояла на приколе. К сожалению, больше ничем не могу Вам помочь. Если вспомню что-то еще, непременно напишу. Надеюсь, Вы уже нашли вашего отца. Как я уже сказала, нам очень жаль, что мы не встретились с Вами. Один милый американец, заработавший кучу денег на зубной пасте или ка-ком-то другом гигиеническом средстве, купил наш дом. Но Вы, скорее всего, уже знаете об этом. Было бы приятно познакомиться с Вами. Вы, наверное, тоже художник. Жаль, что я не художник, — у тису всех такая счастливая жизнь. Может быть, мы когда-нибудь увидимся. Дайте мне знать, если я могу быть Вам полезна. Муж и дочери присоединяются к моим наилучшим пожеланиям.
Искренне Ваша
(миссис) Джулия Карсон — Смит.
С этим неожиданным письмом в кармане Эдвард ступил с пристани на узкие и ненадежные мостки, соединявшие тесно стоящие разнородные жилые баржи, большие и маленькие. Спросить было не у кого. Начался прилив, и сборище барж поднялось — они покачивались, подергивались, легонько стукались друг о друга на сверкающей воде, подернутой рябью из-за резвого восточного ветерка. Северный свет имел резкий серебристый оттенок. Суда, пришвартованные в три или четыре ряда по обеим сторонам пристани, казались заброшенными. Эдвард прошел по берегу, внимательно разглядывая названия. Никакой «Фортавентуры» здесь не обнаружилось. На суденышки в последнем ряду можно было попасть только по баржам, пришвартованным между ними и берегом, и Эдвард принялся отважно перепрыгивать с одной палубы на другую. Эта деревушка плавучих домов поражала разнообразием форм и размеров, а также бросающимися в глаза различиями в имущественном положении владельцев. Одни баржи, потрепанные и ветхие, с обшарпанными бортами, выглядели так, словно вот-вот пойдут ко дну и никогда больше не увидят света дня. На других были нанесены свежие и яркие традиционные изображения птиц и цветов или более современные рисунки, абстрактные либо фантастические. Заглядывая внутрь, Эдвард видел то скромную постель на голом полу, то настоящие плавучие гостиные с обитой бархатом мебелью, книжными шкафами и картинами на стенах. Тут и там ему попадались на глаза свернувшиеся калачиком коты, чье присутствие говорило об устоявшемся быте. Названия встречались и вполне традиционные, и экзотические. Эдвард, чьи шаги по мосткам гулким эхом разносились вокруг, становился все печальнее, потому что понимал, какое удовольствие доставила бы ему эта экскурсия, если бы не рок, ожидавший его впереди. Он вышел из дома без плаща, и морской ветер, гулявший по реке и покрывавший воду черными линиями ряби, пронизывал его насквозь. Эдвард почти сдался, когда увидел белый спасательный круг на безымянной, как ему показалось сначала, барже (не все здешние «дома» имели названия). На круге весьма замысловатыми буквами было выведено: «Фортавентура». Эдвард спрыгнул с довольно высокой палубы соседней баржи, приземлился с глухим стуком и встал, взволнованно ожидая, не появится ли кто-нибудь теперь из каюты. Никто не появился. Возможно, там никого не было. После письма миссис Карсон-Смит Эдвард смутно вспомнил, что когда-то слышал имя Макса Пойнта — кажется, в связи со смертью этого человека. Он пришел на баржи, чтобы хоть чем-то заполнить время. Он хотел заняться каким-нибудь делом, связанным с его горем и исчезновением Джесса, а еще его заинтересовало название баржи. Эдвард подошел к выцветшей синей двери, ведущей в каюту, и постучал. Ответа не последовало, и он повернул расшатанную облезлую медную ручку. Дверь открылась в темноту.
