— Ах, как птицы поют, как поют! — воскликнула Илона. — Сизые голуби говорят: «О мой Бог, о мой Бог!»
— Скоро прилетят ласточки, — сказала матушка Мэй.
— А ласточки поют? — спросил Эдвард.
— Да, — ответила Илона, — они поют такие прекрасные, безумные, непонятные песни — ты их услышишь.
«Кто появится раньше, Джесс или ласточки? — подумал Эдвард. — Ах, это мучение, о боже…»
— К тому времени уже расцветут первоцветы, — сказала матушка Мэй. — Они у нас растут повсюду.
— Они редкие, — проговорила Беттина, — но не здесь.
— Беттина как-то раз отшлепала детей, когда они рвали первоцветы, — вставила Илона.
Эдвард представил себе эту сцену.
Беттина нахмурилась, а матушка Мэй произнесла:
— Должна признаться, мы тоже их рвем. Правда, немного, очень немного.
— Ну, это же ваши первоцветы, — отозвался Эдвард.
— Понимаешь, дело не в этом, — сказала матушка Мэй. — Земля принадлежит всем. Но человек особенно любит то, к чему приложил руку, вот и мы так относимся к Сигарду.
— И человек имеет на это право, — добавила Беттина.
Позднее Эдвард вспомнил ее замечание.
— И летом вы ходите на море, — продолжал он.
— Прежде ходили, — ответила Илона.
— Тут есть разрушенная деревня, где жили рыбари, — сообщила матушка Мэй, — маленькая заброшенная гавань.
Эдварду понравилось словечко «рыбари».
— Мне бы хотелось посмотреть на карту этого района.
— У нас, по-моему, нет карты? — сказала Беттина.
— Вроде нет, — ответила матушка Мэй. — Ничего такого не припомню.
— Вы редко ездите в Лондон?
— Редко, — кивнула матушка Мэй. — Когда живешь в раю, зачем куда-то ездить? Для нас Лондон — воплощение пустой, ленивой, шумной мирской суеты, а здесь наша жизнь наполнена естественными заботами.
— Мы стараемся воплощать в жизнь идеалы Джесса, — сказала Беттина.
— Джесс в молодости был пламенным социалистом. Мы все были истинными социалистами, мы хотели построить правильное общество на основе простоты.
— Мы и теперь такие, мы продолжаем работать, — подхватила Беттина.
Она подняла свою большую голову, похожую на голову изящного, холеного остроносого животного, и посмотрела на Эдварда, словно ожидала, что он будет спорить.
— Мы не устаем слушать рассказы матушки Мэй о прежних временах, — сказала Илона.
— Мы закаляем тело и дух, — продолжала матушка Мэй. — Здоровье планеты зависит от здоровья отдельной личности.
— Восточная мудрость учит, что тело важно, — сказала Илона.
— Правильно, Илона! — воскликнула Беттина.
— Мы хотели проводить регулярные праздники искусств, — сказала Илона, — чтобы выразить наши идеалы, — с музыкой, поэзией и танцами, а в башне есть большой зал, где можно устраивать выставки…
— И почему же вы их не проводили? — спросил Эдвард.
— Это было слишком рискованно с финансовой точки зрения, — пояснила матушка Мэй.
— И потом, — добавила Беттина, — как только начинаешь устраивать что-то с участием других людей, все портится.
— Да, вы наверняка правы, — решил Эдвард. — Вы живете здесь свободной жизнью.
— Девушки — вольные существа, — проговорила, улыбаясь, матушка Мэй. — Мы с Джессом постарались, чтобы они такими выросли. Мы за творчество и покой, непрерывность и заботу. И в этом смысле, я думаю, женщины обладают особенными качествами.
Беттина улыбнулась матери.
— Матушка Мэй думает, что в сравнении с нами другие люди — варвары.
— Вы сделаете меня цивилизованным человеком! — воскликнул Эдвард.
— Ну, мы только начали, — ответила матушка Мэй. — Мы тебя научим писать красками, мы тебя научим видеть…
— Мне кажется, я уже научился лучше видеть. Я яснее вижу Сигард, то есть само здание.
— Нужно научиться читать его.
— Увидеть в нем корабль, — сказала Беттина.
— Увидеть в нем собор, — сказала матушка Мэй.
— Увидеть в нем маленький город, — сказала Илона.
Они рассмеялись.
— Людям Сигард не нравится, — заметила Илона. — В «Архитектурном ревю» написали, что это не дом, а бедлам.
— Для вульгарного вкуса он слишком сложен и слишком прост, — сказала матушка Мэй. — Нужно научиться видеть его линии. Лучшим критикам он понравился. Нужно учиться понимать новые формы.
— «Новые архитектурные стили, изменение сердца» — это одна из поговорок Джесса, — добавила Беттина.
— Он мне кажется дворцом! — воскликнул Эдвард. — Исчезающий вид! — И от чувства беспричинной неловкости, возникавшей у него в разговоре с этими женщинами, он добавил: — Знаете, моему брату Стюарту это место понравилось бы. Оно бы его устроило от и до!
В следующее мгновение боль, как игла, пронзила его. С какой стати он так глупо, так некстати упомянул имя Стюарта? Он меньше всего хотел бы увидеть здесь брата. Здесь была территория Эдварда.
Беттина поднялась.
— Ну, кажется, все готово.
— Идемте, дети, — сказала матушка Мэй. — Илона, почему бы тебе после обеда не показать Эдварду свои побрякушки? Отдохни сегодня.
— Мне они очень нравятся, — заверил Эдвард, глядя на взволнованное лицо Илоны.
На самом деле он вовсе не был в этом уверен.
— Мой стиль сильно изменился, — сказала Илона. — Это современные вещи, которые всем нравятся. Парни их тоже носят.
Эдвард не мог себе представить, чтобы он или кто-то другой нацепил такие побрякушки — стальные, медные, алюминиевые и деревянные украшения из мастерской Илоны на первом этаже Восточного Селдена.
— И как это носят? — спросил он, поднимая длинный кусок зернистого дерева в виде вытянутой птицы.
— Прикладываешь к руке и привязываешь лентой. Или вешаешь на шею на кожаном шнурке. Шнурок можно привязать вот здесь, вокруг птичьей ноги.
— Но тогда птица будет висеть вверх ногами.
— Разве это имеет значение?
— А ваши украшения ты тоже сделала сама?
— Да. Я прежде покупала полудрагоценные камни, но потом это стало слишком дорого. Тогда я начала сама делать камни из аралдита
[38]
и красить их. Я заказала венецианский бисер и смешала его со своим собственным. Но это мой старый стиль. Я делаю деревянные бусы и украшаю их резьбой. Использую все породы дерева, какие только здесь есть. А вот светлое и выцветшее — это плавник, его прибило морем к берегу. Из плоских кусков древесины получаются картины, если там есть какие-нибудь интересные пятна. Еще я делаю амулеты. Вроде такого.
