Но тут его глаза встречались с простодушным взглядом ее темных глаз, он вслушивался в ее нежный голосок, исполненный такой веры в то, о чем она говорит, и снова робел и отметал прочь холодные доводы рассудка. Ох уж это здравомыслие, которое мы часто называем «взрослостью». И как многое отдал бы каждый из нас за то, чтобы хотя бы на день вернуться снова в волшебную страну сказок нашего детства. Именно туда и возвращала Питера своими рассказами Мона, и он чувствовал, как им снова овладевает наивная жажда приключений и рыцарских подвигов, которой он был снедаем подростком.
На обратном пути они обязательно останавливались в каком-нибудь придорожном пабе. Выпивали по чашечке чая прямо в палисаднике среди сладковатого аромата роз. А еще их с удовольствием потчевали свежеиспеченным хлебом, домашним вареньем, сдобными булочками прямо из печи и вкуснейшим молоком, жирным и густым, как самые настоящие сливки.
Если леди Вивьен позволяла Моне отлучиться на весь день, тогда они и вовсе не спешили с возвращением в город. В небе уже загорались первые звезды, густые тени ложились на близлежащие холмы, когда они трогались в обратный путь. Дорога стелилась перед ними подобно серебристой реке, устремленной куда-то вдаль. Но вот на горизонте замерцали огни большого города. Лондон все ближе и ближе, огромный город со всеми его соблазнами и пороками, все слышнее шум и гам его площадей и улиц, так резко диссонирующий с тишиной и покоем деревенских пейзажей.
Машина останавливается на Белгрейв-сквер возле помпезного дома, отпугивающего своим чопорным видом случайных прохожих. Дом встречает их настороженным холодным безмолвием, еще мгновение, и Мона исчезнет, растворится в этой бездонной тишине. Мимолетный взгляд на бледное лицо, на хрупкий силуэт, четко обозначившийся в свете фонарей, освещающих массивное крыльцо, прощальное рукопожатие, когда ее нежная тонкая рука замирает на секунду в его руке, слова прощания, звучащие для него, словно музыка.
– Ах, Питер! Я так благодарна вам за этот день!
И она исчезает за массивной дверью, которая в насмешку над ним бесшумно возвращается на прежнее место. А он остается стоять на ступеньках с видом человека, только что понесшего невосполнимую потерю.
Ему хочется закричать, что есть сил: «Мона! Вернись! Не уходи!» Но разве так следует вести себя английскому джентльмену? «Стыдись, – тотчас же укоряет он себя. – Умей справляться с порывами своей души».
Их пикники не имели ничего общего с тем, что называется любовными свиданиями. Они, словно дети, вырвавшиеся на волю, были просто счастливы, что, наконец, предоставлены сами себе и могут играть в любые игры, которые им нравятся. Питер, и без того сдержанный в выражении чувств, и вообразить не мог, как это он заведет речь с Моной о своих чувствах к ней. Да, его любовь к ней была столь велика, что ради этой девушки он готов был достать с неба все звезды и сложить их к ее ногам. А на деле даже стеснялся сказать ей, как он восхищается ее красотой. Он не без иронии наблюдал за собой со стороны и горько усмехался в глубине души, когда вел с Моной умные разговоры о всяких малопонятных вещах, еще вчера представлявшихся ему сплошной заумью. Но ни слова о любви! Более того, стоило им вскользь затронуть тему человеческих чувств, как он немедленно делался косноязычным, начинал заикаться и спотыкаться на каждом слове, тщательно контролируя интонации и выражение лица. Словом, очередной удобный момент для признания в любви безвозвратно ускользал прочь.
Вполне возможно, Мона догадывалась о бурях, которые бушевали в душе молодого человека. Особенно после того, как он слегка приоткрыл завесу над собственным прошлым, поведав ей о своем детстве. Мона нашла историю его жизни печальной и очень трогательной и преисполнилась величайшим сочувствием к маркизу. Невероятно, что этот обаятельный и добрый человек, блестящий светский кавалер, без пяти минут герцог и все такое, общества которого так старательно добиваются все без исключения в высшем свете Лондона, был глубоко несчастен в детстве и начисто обделен любовью близких.
Его отец, герцог Гленак, женился в свое время на красивой, но очень болезненной девушке, единственной дочери шотландского пэра. Молодая женщина умерла от пневмонии, когда Питеру исполнился всего лишь год. Герцог был безутешен в своем горе, но одиночество угнетало его еще более. Вскоре он снова женился, на сей раз его избранницей стала француженка, яркая, раскованная светская женщина. Она родила герцогу еще одного сына, а потом пустилась во все тяжкие, потрясая высший свет бесконечными любовными похождениями и сопутствующими им скандалами. Герцог был намного старше жены и не отличался крепким здоровьем. Он уединился в своем родовом поместье в Шотландии, предоставив жене всецело распоряжаться его состоянием и вести в Лондоне ту жизнь, которая ей по сердцу. Сыновья его мало интересовали, и он почти не обращал на детей внимания. Питер с горечью рассказывал Моне о тех бесчисленных обидах, которые запали ему в душу, когда он был еще ребенком.
Алек, его сводный брат, и характером, и манерами пошел в мать. По мнению герцога, в мальчике вообще не было ничего английского. Разумеется, в положенный срок Питера отправили в частную школу, потом он поступил в Итон. Мачеха постаралась сделать все возможное, чтобы отравить ребенку его пребывание в родительском доме. Она так и не простила пасынку, что именно он, а не ее сын, унаследует титул герцога и все состояние. Каникулы превращались для Питера в одно сплошное наказание. Ему непозволительно было иметь свои игрушки, все лучшее немедленно отдавалось младшему брату, его наказывали за малейший проступок и за все шалости Алека тоже. Того баловали и холили с колыбели, а Питер даже не знал, что такое материнский поцелуй на ночь. Его никто и ни разу не похвалил, не приласкал, не сказал ободряющего слова. Он сам строил себе в воображении волшебные замки, а потом рисовал их в своих альбомах. Но кому он мог показать эти рисунки, чтобы услышать в ответ восхищенный возглас «Ах, какой ты у меня молодец!» А когда Питеру было плохо, ему тоже не к кому было пойти со своими детскими бедами и горестями. Так, с раннего детства мальчик понял, что его удел – это терпеть, молча сносить все несправедливости и поменьше говорить. А лучше всего, вообще держать рот на замке. Лишь ночами, оставаясь наедине с собой в темной спаленке с ее пугающим мраком (в отличие от Алека ему не позволяли включать свет в комнате), мальчик страстно мечтал о том, чтобы кто-нибудь полюбил и пожалел его. И в эти минуты он чувствовал себя особенно несчастным и одиноким. Спрятав лицо в подушку, маленький маркиз горько плакал, стараясь при этом не всхлипывать, чтобы не разбудить няню, дремавшую в соседней каморке.
Вторая герцогиня Гленак, мачеха Питера, погибла в автокатастрофе, случившейся в Монте-Карло накануне 1914 года. Известие о смерти этой женщины мало кого опечалило. Герцог, который к тому времени был прикован к постели разбившим его параличом, не видел свою жену уже много лет и даже подзабыл, как она выглядит. Алек, как и все испорченные натуры, любил не столько руку дающего, сколько сами дары, которыми осыпала его эта рука, а потому к смерти матери отнесся с величайшим безразличием. Нельзя сказать, чтобы Питер горевал, однако он оказался единственным человеком в семье, который позаботился о том, чтобы достойно упокоить мачеху, исполнив ее последнюю волю. Глядя на лицо усопшей, он даже почувствовал обыкновенную человеческую жалость к покойной герцогине, забыв все обиды, на которые она была так щедра в годы его детства. Он с сожалением подумал о том, в какой бессмысленной суете прошла вся ее жизнь. Бесконечная череда романов, ревность, зависть, неуемное стремление выглядеть лучше и моложе, чем любая из ее соперниц, что с каждым годом становилось все труднее и труднее, а потом толпы воздыхателей стали редеть, пока не исчезли вовсе. Былые победы сменились чередой поражений, море слез, разбитое сердце и закономерный итог всей жизни. Лишь один-единственный человек пришел проводить ее в последний путь, и лишь этот человек готов был подписаться под эпитафией, начинавшейся словами «Мне искренне жаль».
