Но Мону мало волновало великолепие окружавшей ее обстановки. Она танцевала словно во сне, даже не запоминая лиц своих партнеров. Ее раздражала их тупость, ее нервировала толпа, напирающая со всех сторон. Во время танцев она обменивалась малозначительными репликами с партнерами, даже не вникая в суть разговора. В какой-то момент Мона поймала себя на мысли, что смотрит на все происходящее со стороны, словно зритель, наблюдающий с трибун за игроками в поло. Как раз только вчера ей довелось присутствовать на такой игре.
Улучив момент, девушка незаметно выскользнула в оранжерею, эффектно иллюминированную разноцветными лампочками. Там было почти пусто, не считая двух-трех парочек, уединившихся в тени роскошных пальм и всецело погруженных в собственные разговоры. Немного прогулявшись по центральной дорожке, Мона, наконец, нашла укромный уголок, где можно было бы спокойно посидеть в одиночестве. Она удобно устроилась на скамейке в неком подобии алькова, который образовался благодаря выступу в стене, и предалась своим невеселым мыслям. Но тут до нее долетели голоса мужчины и женщины, которые, судя по всему, расположились где-то неподалеку. Она огляделась по сторонам, потом подняла голову и увидела пару, удобно устроившуюся на подоконнике распахнутого настежь окна. После минутных колебаний Мона решительно поднялась с места, намереваясь покинуть свое укрытие, чтобы не подслушать невольно чужой разговор, но в этот момент она узнала голос мужчины и замерла на месте. Это был Чарльз!
– Бог мой, Барби! – проговорил он слегка хрипловатым от возбуждения голосом. – Ты сегодня просто неподражаема! Я теряю голову, когда вижу тебя такой.
Женщина негромко рассмеялась, и в этом смехе Мона тотчас же уловила плохо скрываемую страсть.
– Надеюсь, твое помешательство не грозит моей жизни? – спросила она игривым тоном.
– О, нет! Я вовсе не хочу убивать тебя… пока не хочу.
Голос оборвался, и последовала долгая пауза. Целуются, догадалась Мона. Ах, негодяй! Он целуется с этой прожженной кокеткой, а Сэлли, которую он бросил, безжалостно растоптав ее чувства, бедняжка Сэлли сидит в это время дома в полном одиночестве, заливаясь слезами.
С уст Моны сорвалось негодующее восклицание, она резко встала и прошла мимо целующейся пары. Слившиеся в страстном объятии, они не замечали никого вокруг. Не заметили они и Моны, которая с отвращением посмотрела на них. Она почти бегом выскочила из оранжереи и замерла на пороге бальной залы, ослепленная сверканием десятков люстр. Ей так хотелось увидеть в огромной толпе чужих хотя бы одно родное лицо. И тут она заметила Питера. Какое счастье! Маркиз уверенно пробирался сквозь колышущуюся толпу прямо к ней. Подойдя ближе, он бросил участливый взгляд на девушку, словно пытаясь понять, что так взволновало и расстроило ее. Она с облегчением вздохнула и горячо пожала его руку.
– Ах, Питер! Если бы ты знал, как я рада тебя видеть! Пожалуйста, отвези меня домой. Немедленно!
Нетерпение, прозвучавшее в голосе Моны, озадачило маркиза, но он ответил с присущим ему спокойствием:
– Хорошо. Моя машина стоит у входа.
Мона схватила свою накидку и поспешила на улицу. Питер, который отпустил шофера домой, уже поджидал ее, сидя за рулем. Она села рядом с ним, и они тронулись в сторону парка. Полночь еще не наступила, и ворота в парк были открыты. Маркиз уже хорошо знал, что можно успокоить Мону и привести ее в нормальное настроение только на природе, а потому сразу подвез к озеру. Водная гладь Серпантина серебрилась при свете луны. Озеро напоминало огромное зеркало, в котором отражались могучие кроны деревьев, окружающих его со всех сторон. Было очень тихо. После шума и сутолоки, царивших в бальном зале, после нестерпимого визга и грохота джаз-оркестра, задававшего тон всеобщему веселью, тишина казалась почти невероятной. Мона почти физически почувствовала, как ей стало легче. Так усталый путник испытывает облегчение, когда свежий морской ветер остужает его разгоряченный лоб.
Питер молча взял Мону за руку, а уже в следующее мгновение она упала ему на грудь и залилась слезами, как ребенок, которого только что кто-то горько и незаслуженно обидел.
Он долго держал ее в объятиях, ласково гладя по спине и не говоря ни слова, понимая, что все эти слезы уже давно копились в душе девушки, пока, наконец, не нашли себе выход. Но вот рыдания стали тише, всхлипы реже, он пробормотал несколько утешительных восклицаний и извлек из кармана чистый носовой платок. Шелковый мужской платок в сложившихся обстоятельствах был гораздо уместнее, чем тот крохотный кружевной лоскуток, с помощью которого Мона пыталась привести себя в порядок.
Наконец она оторвалась от Питера и откинулась на сиденье, бессильно склонив голову ему на плечо. Слезы все еще сверкали на ее мокрых ресницах, а глаза на фоне необычайно бледного лица были похожи на горящие уголья.
– Спасибо, Питер! – проговорила она срывающимся голосом. – Спасибо за все!
Питер заговорил, тщательно подбирая каждое слово, в глубине души опасаясь только одного. Еще немного, и дамбу, которую он так старательно воздвигал все эти месяцы, прорвет, он не совладает с собой, и тогда половодье собственных чувств затопит все вокруг.
– Мона! Дорогая! Позволь мне оградить тебя от всех бед. Не знаю, что так расстроило тебя, но прекрасно вижу, как ненавистна тебе эта жизнь со всей ее пустотой и мишурой. Давай бросим все и уедем отсюда! Мы будем путешествовать. Будем жить в деревне. Будем делать все, что ты захочешь… доверься мне и позволь стать твоим защитником! Клянусь, у тебя будет все, что ты только пожелаешь. Выходи за меня замуж, Мона! Прошу тебя!
Некоторое время Мона молчала. В ее голове вихрем пронеслись картины ее жизни за несколько последних месяцев. Вот они с Питером на лоне природы, в деревне, а вот они в Лондоне, наедине друг с другом или же, напротив, в шумной светской гостиной. И всегда он так внимателен к ней, так предусмотрителен и добр! Ей всегда с ним интересно! Да, Питер – очень надежный человек, и на него можно смело положиться в любых обстоятельствах. Его слово всегда звучит как клятва, как обет, который он дает Богу. Дал слово, сдержи его, чего бы это ни стоило. И в этом весь Питер! В нем нет ни капли эгоизма, пустого себялюбия или тщеславия. Он всегда предпочитает находиться на вторых ролях, считая свою персону недостойной повышенного внимания. Главная его забота – чтобы было хорошо тем, кто рядом с ним.
Нет сомнений, любовь такого человека – это величайшее счастье для женщины. Такой муж никогда не предаст, не обманет, он окружит тебя вниманием и заботой и с радостью бросится исполнять твой любой каприз. Ах, подумала Мона, рядом с таким человеком она всегда будет чувствовать себя в полной безопасности. И вокруг нее перестанут, наконец, роиться все эти неприятные люди с их мелкими амбициями, ложью, обманом и подлостью. Да, Питер – это единственное спасение от невыносимой суеты светской жизни. Мона повернулась к нему и тихо прошептала, снова припадая к его груди:
– Да, Питер, дорогой! Я согласна! Давай уедем отсюда, и как можно скорее!
– Любимая! – воскликнул Питер, задыхаясь от счастья. Свершилось то, о чем он и мечтать не смел. Он почти готов был заорать во весь голос знаменитые строки молитвы из оратории Генделя Те Deum: «Тебя, Господи, хвалим». А разве он не должен вознести хвалу Всевышнему в благодарность за исполнение своих самых дерзновенных желаний? Но вместо этого он сделал лишь глубокий вдох и с упоением зарылся лицом в шелковистые кудри Моны. Так они сидели какое-то время неподвижно, молча, пока Мона вдруг не проговорила напряженным голосом:
