Красавчик спросил у Анжелики, что она думает о будущей судьбе Розины. Бывшая Маркиза Ангелов, которую застали врасплох, ответила, что Розина чувствует себя отлично там, где она сейчас находится, и не стоит беспокоиться о ее будущей судьбе.
— Но, — возразил Красавчик, — она была одной из жен Коротышки-Ролена. Значит, она принадлежит воровскому братству.
Внутренний голос шептал Анжелике быть настороже. Она судорожно подыскивала способ отвратить самого знаменитого сводника парижского дна от его корыстных планов на Розину.
Анжелика не солгала, заявив, что один из постоянных клиентов харчевни, художник из гильдии Святого Луки, который часто выставляет свои произведения на Новом мосту, испытывает к Розине нежные чувства. Он мечтает не только сделать девушку своей моделью, но и сочетаться с ней браком. По его словам, Розина напоминает ему мадонну.
Ответ Красавчика лишний раз доказал, сколь велика пропасть непонимания между ним и Маркизой Ангелов, сколь разнятся их взгляды на жизнь.
Глаза сутенера вспыхнули от жадности.
— Отлично, у меня как раз есть клиенты, которые тоже любят такую красоту.
И лукаво подмигнул.
— Поклонники Сатаны!
* * *
В большой, хорошо протопленной комнате к Анжелике с новой силой вернулись все ее страхи.
Приходилось признать, что мэтр Буржю прав. Действительно, это она стала причиной нашествия нищих, которому подвергся «Храбрый петух».
Она все еще на крючке у воровского братства. Немногим удавалось с него соскользнуть. Анжелика с благодарностью вспоминала Магистра, который заставлял Маркизу Ангелов совершать прогулки по Парижу и рассказывал ей разные истории о поисках сокровищ, о преданных королях; именно его рассказы не дали ей сойти с ума.
Где-то Магистр теперь?
Анжелика подошла к постели, на которой спали Флоримон и Кантор.
Тень от длинных черных ресниц Флоримона падала на его бледные щечки. Волосы темным ореолом обрамляли лицо. У Кантора тоже была густая и непослушная шевелюра. Но его темно-русые кудри отливали золотом, в то время как волосы Флоримона были черными как вороново крыло.
Анжелика признавала, что Кантор пошел в «ее породу». Да, в нем чувствовалась благородная кровь предков, но предков, проживавших в сельской местности: простых и безыскусных Сансе из Монтелу. Искренность и непосредственность в ее семье ценились выше благоразумия и манер. Своим упрямым лбом Кантор напоминал Жослена, своим спокойствием — Раймона, своей любовью к одиночеству — Гонтрана. Внешне он очень походил на хрупкую Мадлон, но, в отличие от нее, был наделен отменным здоровьем.
Этот пухлый малыш с ясными и проницательными глазами уже имел собственный внутренний мир с множеством унаследованных от предков достоинств и недостатков. Пока его не трогали, не покушались на его свободу и независимость, он не доставлял никаких хлопот. Но стоило Барбе крепко запеленать малыша, как полагается поступать с детьми его возраста, миролюбивый Кантор, после нескольких мгновений безмерного удивления, пришел в неописуемое бешенство.
И через два часа соседи, оглушенные его пронзительными воплями, прибежали вступиться за мальчика.
Барба утверждала, что Анжелика больше любит Флоримона и совсем не занимается младшим сыном. Анжелика же отвечала, что Кантор не нуждается в том, чтобы им занимались. Все его поведение свидетельствовало о том, что он прежде всего хочет, чтобы его оставили в покое, в то время как чувствительный Флоримон обожал, чтобы им занимались, чтобы с ним разговаривали, отвечали на его вопросы. Флоримон нуждался в опеке и внимании.
Вместе с тем между Анжеликой и Кантором установилась особая связь, которая не требовала ни слов, ни жестов. Они принадлежали к одной породе. Молодая мать смотрела на сына, восхищалась его розовым и пухленьким телом, а также редкой способностью Кантора, которому еще не исполнилось и года, бороться за жизнь, упрямо противостоять смерти, которая часто угрожала его хрупкому существованию. Он научился этому прямо с рождения, а быть может, как порой думала Анжелика, еще до рождения.
Кантор был ее силой, а Флоримон — ее слабостью. И они представляли два полюса ее души.
* * *
Наступили три ужасных месяца.
Редкий год простой люд французского королевства не страдал от голода из-за засушливой зимы, плохого урожая или очередного мятежа в какой-нибудь из провинций. Огромная перенаселенная столица не была исключением. Тревожные разговоры о грядущем голоде, услышанные Анжеликой, оправдались. Январь еще не перевалил за середину, а голод уже стучался в ворота Парижа. Последний урожай выдался скудным. Множество военных подразделений, не распущенных по домам, невзирая на Пиренейский мирный договор, все еще были расквартированы по деревням. К тому же оказались развязаны руки у торгашей.
Защищенные своими цехами, которые за много веков научились противостоять неизбежным трудностям, кулинары и трактирщики страдали меньше, чем представители других профессий.
Булочники, мясники, торговцы жареным мясом по-прежнему зарабатывали на хлеб, но продукты приходилось доставать с трудом, да и клиентов становилось все меньше.
Анжелика была крайне озабочена, что период праздников не принес той прибыли, на которую она рассчитывала. Но Господь милостив! «Храбрый петух» и его маленькое войско располагали всем необходимым. Она не раз поздравила себя с тем, что привела сыновей под гостеприимный кров харчевни. Иначе за эти тяжелые месяцы все бы они давно умерли голодной смертью.
Итак, парижане снова страдали от голода и его вечной спутницы — чумы. Опять на улицах появились лекари в масках с огромными птичьими клювами, внутри которых размещались кусочки камфары и различные ароматические вещества, чьими испарениями и дышали медики, защищаясь от вредоносных миазмов. Опять можно было встретить монахов братства Святого Лазаря, которые брали на себя похороны усопших. Опять потянулись многочисленные религиозные процессии с золотыми раками, наполненными реликвиями святых заступников. И черный шелк знамен плыл по замерзшим улицам, на которых валялись тела погибших от болезни, холода и голода. Самая значительная процессия прошла вдоль городской стены. Она двигалась от одних ворот к другим, пока не достигла ворот Святой Женевьевы, считавшейся не только покровительницей Парижа, но и святой заступницей всех голодающих; ее праздник приходился на 3 января.
В Лувре король приказал раздать бедным зерно, привезенное из других стран. Его так и назвали: «зерно короля».
Количество голодных, разоренных, больных, обреченных на смерть росло день ото дня.
* * *
Однако дела «Храброго петуха» шли не так уж плохо.
Вооружившись тугими кошелями, составляющими лишь малую толику их состояния, множество богатых клиентов стали искать убежища на улице Валле-де-Мизер. Они были готовы платить любую цену, чтобы обеспечить себя достойной трапезой.
