Мастерсон казался спокойным, но радостное волнение, охватившее его, когда он узнал, что брат жив, уступило место тревоге.
— Керкленд выглядит так, словно по нему проскакал табун лошадей. В прошлом году я болел подобной лихорадкой в Испании, и потребовалось несколько недель, чтобы ко мне вернулись силы. Но мыслит он четко. Он подтвердил все, что вы мне сказали. Я рад, что вернулся. Если, как полагает Керкленд, во время церемонии открытия парламентской сессии может что-нибудь произойти, мне следует занять свое место в палате лордов и помочь в случае необходимости.
— Да, может потребоваться любая помощь, — мрачно сказала она.
— Почему вы бросились в мои объятия? — спросил Мастерсон, улыбаясь одними глазами. — Безусловно, это доставило мне удовольствие, но ваша реакция дает основания предполагать, что у вас есть серьезные основания для тревоги.
— Тревога не оставляет меня с тех пору как он получил письмо от капитана контрабандистов. Тот просил его приехать в Кент. — Кири сокрушенно вздохнула. — С самого начала это почему-то казалось мне опасным. И теперь я не нахожу себе места.
— Я научился не сбрасывать со счетов интуицию, — медленно проговорил Мастерсон. — Я начал беспокоиться о своем брате еще в Испании. Это было основной причиной моего приезда в Англию. Я с огромным облегчением узнал, что Мак жив, но тревога меня не оставляет.
Они задумчиво посмотрели друг на друга.
— Думаю, вы устали с дороги, лорд Мастерсон, — сказала Кири. — Но… не смогли бы вы сопровождать меня в Кент? Я хотела поехать туда, но не уверена, что сумею обойтись без посторонней помощи.
— Если мы решим поехать в Кент, найдется ли у вас дуэнья, которая могла бы поехать вместе с нами?
Она усмехнулась:
— Лорд Мастерсон, я достаточно долго жила, не соблюдая правил приличия так что не вижу причин заботиться о респектабельности сейчас.
— Что ж, если мы собираемся сбежать вдвоем, леди Кири, то вам следует называть меня Уилл, — сказал он с невозмутимым видом.
— А вы зовите меня Кири, — сказала она, вскакивая со стула. — Мне нужно заехать в дом Керкленда, где проживают его агенты, чтобы переодеться в более практичную одежду. А вам нужно сделать что-нибудь еще?
— Я оставлю свои вещи здесь, найму почтовую карету и приеду за вами.
— Решено! — Кири быстро вышла из комнаты и попросила лакея найти для нее наемный экипаж.
Маку дали кусочек черствого хлеба с сыром и воды — достаточно, чтобы не умереть с голоду. С одной руки наручник сняли, чтобы он мог поесть и удовлетворить гигиенические потребности, но запястье другой руки было по-прежнему приковано к стене, а вооруженный человек бдительно следил за каждым его движением.
А самое худшее — ему нечем было заняться, кроме как прислушиваться к неутомимому плеску волн. Помогали мысли о Кири. Прошел день, и он не сомневался: она волнуется о нем.
К концу следующего дня прибыл Руперт Суиннертон. Мак был готов к встрече с ним — хотя бы для того, чтобы прекратилось это тоскливое ожидание. Возможно, оно закончится его гибелью. Мак не сомневался: Суиннертон скорее всего изберет для его убийства какой-нибудь особенно изуверский способ. Но не исключено, что для этого потребуется снять с него цепи, и тогда может появиться шанс.
Услышав приближение Суиннертона. Говард вышел ему навстречу. Мак мысленно приготовился к их приходу. После двух дней заключения ему было холодно и… страшно, хотя очень не хотелось признаться в этом. Он любил жизнь, любил место, которое в ней занимал, и любил Кири. Сейчас перед лицом смерти он откровенно признавался себе в этом.
Суиннертон вошел с самодовольным видом человека, который знает, что победа за ним. Именно этого Мак и ожидал. Однако появление человека, который шел рядом с Суиннертоном с фонарем в руке, потрясло его.
Человек, в свою очередь, был потрясен не менее, чем он.
— Маккензи! — Фонарь дрогнул в руке Баптиста, и язычки пламени в нем дико заметались. — Но вы же убиты! Я видел ваш труп…, — бормотал он, глядя на него и не веря своим глазам.
Баптист. Мак знал, что кто-то в «Деймиене» помогал похитителям. Но ему и в голову не приходило, что это был Баптист, его друг и самое доверенное лицо среди его персонала.
Суиннертон расхохотался, и Мак понял, что этот мерзавец заранее все продумал. Ему доставляла удовольствие эта сцена.
Стараясь скрыть свое потрясение, Мак с нарочитой медлительностью проговорил:
— Долго же ты добирался сюда, Руперт. А ты, Жан-Клод, разочаровал меня. Может быть, я тебе мало платил?
— Мне они сказали, что хотят лишь вернуть домой сбежавшую девчонку, пока она не сломала себе жизнь, — лепетал побледневший Баптист. — Ничего противозаконного, никто от этого не пострадает. А потом, — лицо его исказилось гримасой, — вы и еще один человек были убиты.
— Если ты собирался позволить совратить себя, следовало бы внимательно присмотреться, кому ты позволяешь это сделать. — Мак перевел взгляд на Суиннертона. — Судя по всему, моя маскировка была не так хороша, как я полагал, в ту ночь, когда мы играли в карты?
— Ты почти одурачил меня, — признался Суиннертон. — Но меня удивило, почему такой бриллиант чистейшей воды держит под руку такого зануду, поэтому я присмотрелся к тебе повнимательнее. Когда я увидел, что ты по-особому держишь карты, я понял, кто ты такой. — Его тонкие губы скривились в предвкушении удовольствия. — А теперь я хочу узнать, что известно о наших планах тебе и твоим друзьям.
Мак быстро обдумал ситуацию. Суиннертон знает, что им кое-что известно о заговоре, поэтому совсем отрицать это не имеет смысла. Разумнее всего признать, что он и его друзья догадались о существовании какого-то заговора против британской королевской семьи, однако нельзя допустить, чтобы Суиннертон понял: им известно, что главная акция приурочена к церемонии открытия сессии парламента. Ведь у Суиннертона и его соратников будет возможность изменить планы.
— А зачем мне говорить тебе что-нибудь? — тянул время Мак.
— Вот зачем! — сказал Суиннертон и, подняв короткий кнут для верховой езды, который Мак не сразу разглядел в полутьме пещеры, хлестнул Мака по глазам.
Мак инстинктивно отшатнулся и опустил голову. Удар пришелся на левый висок. Ему сразу вспомнилось наказание плетьми, которое чуть не стоило ему жизни. И паника охватила его.
Суиннертон хлестнул Мака по горлу. И снова не очень удачно. Но поскольку Мак решил кое-что ему сказать, он позволил себе испустить крик боли. Последовал третий удар, и он, якобы струсив, сломался:
— Побойся Бога, Суиннертон! Скажи, что ты хочешь узнать!
Еще один удар.
— Я знал, что после той армейской порки стоит показать тебе кнут, как ты заскулишь от страха, — заявил Суиннертон с победоносным видом.
— Если ты все равно намерен забить меня, — сказал Мак, ловя ртом воздух, — зачем мне, черт возьми, говорить с тобой?
