— Бесполезное занятие, розы уже засохли. Недостаток вашей методы в том, что она зависит от сезона.
Меркюрен наблюдал за жидкостью, кипевшей в перегонном кубе.
— Да, к сожалению. Но вы сами видели чудодейственные свойства моего состава. Он не работал только тогда, когда аптекари из экономии прописывали больным смехотворные дозы.
— Да уж, наши коллеги не изменяют своей обычной мелочности. Думаю, мы с вами единственные серьезные специалисты из тех, кто остался здесь с тех пор, как чума начала показывать зубы. Толпа, атаковавшая престижные аптеки в первые дни эпидемии, была не более чем безмозглой массой, готовой схватить любое лекарство. Фармакопея как объект моды наносит вред науке. Не случайно слабые сразу обнаруживают себя перед лицом чумы.
— Правда, ни вы, ни я — не аптекари. Я имею в виду не то, что вы врач.
Меркюрен оторвался от перегонного куба и вышел на середину комнаты.
— Мишель, вы же читали то, что подписано именем Денис Захария. Я вижу, что вы неохотно говорите на эти темы, но не понимаю почему. Ведь вы тоже адепт Великого Деяния и превосходный астролог. Почему вы стараетесь это скрывать?
Мишель заерзал на стуле, не глядя другу в глаза.
— Я добрый католик и стараюсь держаться подальше от всего, что не одобряет церковь. Алхимия осуждена многократно и отчасти также астрология, несмотря на вмешательство Пьера Эйи и других защитников. Поэтому, владея этими науками, я избегаю ими заниматься.
— Можно, я скажу напрямую? — Не дожидаясь ответа, Меркюрен продолжал: — Должен быть еще какой-то мотив, препятствующий вам заниматься оккультной философией. Вы владеете исключительными познаниями, но не решаетесь их применить. Поверьте мне, как бы вы себя ни насиловали, вам на роду написано не быть посредственностью.
Мишеля эти слова буквально потрясли. В сознании снова ярко вспыхнули забытые образы: жестокое лицо Ульриха, боль от странного и отвратительного обряда инициации, доступ к сферам, где правит безумие… Его «я» вдруг стало пугающе расширяться, и ему пришлось выдержать отчаянную схватку с кошмаром, который снова чуть не завладел сознанием. Из схватки он вышел победителем, но тело бил озноб, как в лихорадке.
Стараясь отделаться нейтральной фразой, он прошептал, еле шевеля губами:
— Моя единственная задача — служить Господу. Это написано и на моем фамильном гербе: «Soli Deo». Богу Единому.
— Вы уверены, что девиз имеет именно такое значение? — язвительно спросил Меркюрен и сразу продолжил, боясь еще больше смутить друга: — Ведь алхимия вовсе не противоречит религии. Только глупость инквизиторов понуждает их думать подобным образом. Мы служим Господу, сообразуясь с его моделью мироздания и становясь, в свою очередь, творцами. Превращая неблагородные металлы в золото, мы лишь подражаем божественному превращению хаоса в совершенство.
— Однако до сих пор никто в этом не преуспел, — заметил Мишель, приходя в себя.
— Никто, пока я…
Меркюрен прервал себя на середине фразы. Из перегонного куба распространилось нежное благоухание, отдававшее розами, алоэ и другими бархатистыми ароматами.
— Получилось! — радостно воскликнул он, — У нас есть еще одна порция противочумного состава! Возьмите-ка флакон из этого шкафчика наверху. Сейчас начнут конденсироваться капли жидкости!
Мишель бросился к шкафчику и, потянувшись за стеклянным флаконом, уронил какую-то медаль, которая со звоном покатилась по полу. Он нагнулся ее поднять, и у него перехватило дыхание: на одной стороне была изображена обнаженная женщина на фоне созвездий Быка и Овна, на другой король верхом на орле. Король любовался на свое отражение в зеркале, которое держала перед ним фигура довольно причудливого вида: существо с куриной головой, со стрелой в руке и с ногами, похожими на длинные когти или, пожалуй, на пару змей.
Это изображение особенно потрясло Мишеля.
— Абразакс… — прошептал он.
Склонившийся над кубом Меркюрен резко выпрямился.
— Значит, вы тоже знаете… И ничего мне не говорили! — Он снова принялся изучать кончик змеевика. — Флакон, скорее!
Мишель положил медаль на место и поспешил с флаконом к змеевику, из которого как раз показалась первая капля густой жидкости. Флакон наполнился достаточно быстро, так что понадобился другой. Потом капли иссякли. Нежный аромат, наполнивший комнату, усилился.
— Маловато, но на пару дней хватит, — заметил Меркюрен. Он пристально взглянул на Мишеля. — Слово «Абразакс» известно не многим, и еще меньше людей знают его значение и силу, которую оно способно дать. Что вы об этом знаете?
— Я отвечу числами, — отозвался Мишель, стараясь за полуулыбкой скрыть свое состояние. — Один, два, двести, один, двести, один, шестьдесят.
— Так вы адепт! Я так и думал!
Весь сияя от радости, Меркюрен все же предусмотрительно оглянулся по сторонам.
— Я обязательно должен показать вам одну книгу.
Он подошел к еле заметному за большой печкой запыленному шкафчику и открыл дверцу. Там лежала внушительных размеров книга. Аптекарь вынул ее и протянул другу.
— Это очень редкое издание, не многие им владеют. Она напечатана в Антверпене под редакцией некоего Шифле. Листайте осторожно.
Мишель бережно открыл тяжелый матерчатый переплет. Появилось название, прочитав которое он сразу вздрогнул: «Disquisito antiquaria de gemmis Basilidianis, seu Abraxoi apistophistus»
[9]
. Затем под буквами IAΩ следовала принадлежность книги: ее владельцем был Иоанн Счастливчик, каноник из Эйр-сюр-ле-Ли в Артуа. Достаточно было просто пролистать похрустывающие страницы рукописи, чтобы по одним гравюрам догадаться, что речь в ней идет об изготовлении амулетов, и на многих из них красовалось изображение человека с птичьей головой и змееподобными ногами.
Нотрдам вгляделся в лицо Меркюрена, силясь понять, что тот имел в виду, назвав себя «адептом».
— Из этого текста вы и узнал и об Абразаксе?
— Да, но не только из этого. Эту книгу дал мне Жан Фернель. Вы с ним знакомы?
— Нет.
— Он не принадлежит к истинным алхимикам, он скорее маг, большой знаток еврейской каббалы. Это он посвятил меня в секрет изготовления медальонов, один из которых вы видели. А знаете, кто эта обнаженная женщина? Для кого изготовлен талисман?
— Откуда же мне знать? — нервно спросил Мишель.
— А я вам скажу по секрету.
Меркюрен прошептал ему на ухо несколько слов. Пораженный Мишель выпрямился.
