Мишель со вздохом поднялся.
— Ладно, иду.
Жизнь в Лионе быстро расцветала, и площадь перед госпиталем заполнили торговые палатки и бараки, где снова, после месяцев запустения, толпился народ. Небо было затянуто облаками, но солнце все же выглядывало, не нарушая типичного для континентальной Франции непостоянства погоды.
Мишель держался спокойно, хоть и был раздражен неожиданным вызовом. Королевской полиции он не боялся, зато опасался инквизиции, которую здесь, в Лионе, представляла свирепая физиономия Матье Ори. Во всех случаях, после бегства Дениса Захарии, парламент оберегал Мишеля от возможных взрывов гнева Святой палаты. Так что начальник полиции и его жандармы напугать его не могли.
Полицейский начальник гарцевал на лошади на углу улицы, которая от отеля сбегала вниз, к просторной площади перед Роной. На шее у него висело множество пакетиков с ароматическими пудрами и дезинфицирующими веществами. Антуан Саразен явился пешим и сильно нервничал. Лицом он походил на брата, только губы были тоньше, а на низкий лоб спадали спутанные редкие волосы. Одежда его отличалась строгостью, не свойственной моде того времени: он носил черное, смешно облегающее фигуру платье. Некоторую живость в его облик вносил только желтый складчатый плащ на плечах, однако слишком яркий цвет делал его похожим на одеяние паяца.
Мишель поклонился полицейскому начальнику, игнорируя коллегу.
— Я в вашем распоряжении, сударь.
У полицейского был вид старого вояки, который привык драться, а не разбираться в формальностях. Ему и его конным и пешим жандармам и вправду часто приходилось сражаться с мелкими бандами разбойников и дезертиров, всегда готовых похитить у крестьян имущество, а у молодых крестьянок — девственность. Поведение регулярных войск зачастую мало чем отличалось от поведения этих банд, поэтому полиция, по существу, была неотъемлемой частью французской армии, и каждый полицейский начальник ощущал себя полководцем, но никак не чиновником.
— Полагаю, вы и есть господин Мишель де Нотрдам, — начал полицейский, выгнув бровь.
— К вашим услугам.
— Присутствующий здесь доктор Саразен попросил моего вмешательства. Он утверждает, что вы вкупе с Рене из «Зеленой колонны» в течение месяцев прописываете чумным больным в Лионе неэффективные, а возможно, и ядовитые снадобья, обогащаясь за его спиной.
У Мишеля перехватило дыхание. Он сурово взглянул на соперника, и тот ответил взглядом, в котором вместе с деланным безразличием сквозила угроза. Мишель повернулся к полицейскому.
— Посмотрите вокруг себя, — ответил он, широким жестом обводя площадь, — Разве вы не видите, что эпидемия почти ликвидирована? Если бы я прописывал пациентам ядовитые снадобья, тут лежали бы одни трупы, как в прошлом году в Эксе…
— Если эпидемия и побеждена, в том нет заслуги этого человека, — прервал его Саразен, подойдя к коню полицейского, — Он применяет таблетки из толченого мела с лепестками роз, и они вызвали уже тысячи колик. У меня есть свидетели.
Мишель справился с охватившим его негодованием и, продолжая игнорировать соперника, обратился к здравому смыслу полицейского.
— Сударь, этот человек бессовестно лжет. Возможно, он хочет вынудить меня раскрыть рецепт таблеток, которые я применяю, и тем самым выудить секрет их изготовления. Их эффективность доказана, еще в Эксе они спасли много жизней. Не случайно парламент Лиона послал за мной, а не за первым попавшимся медиком. Кроме того, прошу вас заметить, что аптека «Зеленая колонна» брала плату за лекарства только с состоятельных граждан, с бедных не взяли ни гроша.
Было ясно, что из всего разговора на полицейского произвели впечатление только слова о парламенте. Но Саразен был готов ликвидировать это преимущество противника.
— Сударь, местные власти послали за этим шарлатаном, слишком доверившись сказкам о его чудодейственном искусстве. Только теперь выяснилось, что он обманул и нашу королеву, когда Екатерина Медичи имела легкомыслие приблизить его ко двору. Он присылал ей всякую гадость, якобы чтобы избавить от бесплодия: от настойки червей до отвара из летучих мышей. Вы, как представитель короля, обязаны учесть это нанесение вреда.
Задохнувшийся от гнева, сбитый с толку, Мишель почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Обвинения были настолько абсурдны, что он даже не нашел что ответить. Он поднес руку к боку, словно ища шпагу, но рука, задрожав, повисла в воздухе. Лоб полицейского хмурился все больше и больше, но Мишелю удалось только выдавить из себя:
— Я никогда не был при дворе! Этот человек… он сумасшедший!
— Решать предоставьте мне, — отчеканил офицер. Он заговорил громче, чтобы перекричать шум кареты, въезжавшей на площадь со стороны Роны, — Доктор Саразен, вы уверены в своих обвинениях?
— Более чем уверен. О мошенничестве с лекарствами для королевы я знаю от двух свидетелей, достойных доверия.
— Кто они?
— Два знаменитых ученых: господин Жюль Сезар Скалигер из Агена и философ Гийом Постель из Парижа, который возвратился из Италии и сейчас гостит у Скалигера.
Мишель так и застыл с разинутым ртом.
— Скалигер? — пробормотал он, — Опять этот сумасшедший?
— Он самый, — с уверенностью ответил Саразен, — Господин офицер, что вы намерены предпринять?
Тот погладил левой рукой клинышек бородки, пытаясь правой удержать в узде коня.
— Я не могу арестовать этого человека, основываясь только на вашем свидетельстве, доктор Саразен. Но я назначу расследование и позабочусь, чтобы оно быстро завершилось. Если этот человек мошенник…
— Он из породы мошенников: он еврей.
Лицо полицейского застыло.
— Ну… тогда…
— Кто там осмелился тревожить моего друга Нотрдама? — раздался густой баритон.
Никто, даже Мишель, охваченный тоской и тревогой, не заметил, что из въехавшей на площадь кареты вышел человек в огромной широкополой шляпе с пером и в красном костюме, расшитом золотом. Мишель вгляделся в лицо вновь прибывшего, который надменно застыл, положив руку на резной эфес шпаги. Как только он его узнал, сердце подпрыгнуло в груди.
— Барон де ла Гард! — вскричал он.
Вельможа улыбнулся.
— Он самый, друг мой. Но я предпочел бы оказаться здесь при более приятных обстоятельствах. — Он посерьезнел и взглянул на полицейского начальника, — Вы меня узнаете?
Офицер поспешил снять шляпу.
— О да, мой господин! Я служил под вашим началом лучником на галере. Турки тогда еще не были нашими союзниками, и мы им задали жару…
— Да ладно вам, я и так все помню, — ответил де ла Гард, подняв руку. Потом указал на Мишеля. — Полагаю, что вы здесь, чтобы выразить моему другу признательность всех лионцев. Въезжая в город, я узнал, что он спас город от эпидемии.