Солнце пекло, но Мишель был еще настолько во власти своих видений, что не заметил этого. Благодаря дружескому расположению капитана и титулу полкового врача ему выделили маленькую персональную палатку на краю лагеря. Туда он и направился, слегка покачиваясь и не отвечая на приветствия солдат, точивших шпаги и прочищавших стволы аркебуз.
Ощупью добрался он до стола, составлявшего вместе с постелью и двумя стульями скромное убранство его жилища. Его вела необъяснимая потребность записать непонятное четверостишие. Он схватил перо и чернила и быстро нацарапал катрен на бумаге. Только дописав последнюю строку, Мишель окончательно пришел в себя.
Слова, начертанные неверным почерком, очень его удивили. В них не было никакого смысла, ни явного, ни скрытого, хотя они точно выражали череду видений, промелькнувших в его сознании во время недавнего припадка. Читатель мог бы увидеть в них какой-то смысл, только целиком отдавшись на волю внушенных образов и не пытаясь трактовать их буквально. Это с трудом удалось даже Мишелю, который снова впал в смутное состояние сознания. Видимо, в уголке мозга еще оставалась связь со сновидением, которая помогла угадать смысл катрена.
Meysnier — это, несомненно, Мейнье д'Оппед. Manthi похоже на Mathias: может, речь идет о Матиасе (или Матье) Ори, великом инквизиторе Франции, яростном преследователе вальденсов. Третий же явится — правда, неизвестно когда, — чтобы мучить и терзать район Экса, уже и так истерзанный чумой. И беды марсельцев, прямых потомков фокейцев, должны умножиться.
Разобравшись в этих смутных догадках, Мишель лучше себя не почувствовал. Симптомов эпилепсии не было, но все тело сотрясал озноб. Вторжение в пределы Абразакса никогда не было безболезненно, тем более что теперь перемещение произошло непроизвольно. Это-то Мишеля и пугало.
Растерянный и опустошенный, Мишель упал на постель и пробовал прочесть молитву, но сон не дал ему закончить. Проспал он гораздо дольше, чем хотел бы.
Его разбудили резкие звуки трубы: призыв в атаку! По счастью, он был одет. Он нахлобучил квадратную шапочку врача, пристегнул пояс со шпагой и выбежал из палатки. И как раз вовремя, чтобы присоединиться к рядам возбужденных крестоносцев, окруживших импровизированный алтарь, воздвигнутый посреди поля. Вопреки всем ожиданиям, небо, покрытое черными, тяжелыми облаками, обещало непогоду.
Полный религиозного рвения вице-легат отслужил короткую мессу и благословил войско на подвиг. Двумя часами позже Мишель уже шагал вместе с однополчанами по сосновому лесу. Ветер гнал по небу темные облака, и в воздухе отчетливо запахло дождем.
Солнце скрылось, но настроение у всех было такое, словно их ожидал веселый пикник. Первые ряды, те, что шли сразу за конными офицерами, поначалу подтянулись и держали строй. Однако извилистая и неровная дорога, постоянно огибавшая то скалу, то дерево, постепенно смяла и расстроила ряды. Теперь армия из пяти тысяч солдат напоминала людскую реку, ощетинившуюся копьями, вилами и острыми кольями. В центре колонны скрипели колесами три колюбрины, которые назывались «папские колюбрины». Орудия подарила панская миссия, и теперь их тащили возбужденные артиллеристы. Кто пел, кто громко молился, кто оживленно переговаривался с соседями. Если бы не знамена короля Франции, вспыхивавшие то здесь, то там, и не присутствие моряков, вооруженных аркебузами, армию можно было бы принять за крестьян-паломников.
Мишель воспользовался беспорядком в рядах, чтобы приблизиться к вице-легату, гарцевавшему на сером коне.
— Ваше преосвященство, а кто эти самые вальденсы, с которыми мы идем сражаться? Я знаю, что они еретики, но незнаком с их идеями.
У мокрого от пота Тривулько были живые, умные глаза. Он погладил длинную бороду, обрамлявшую массивное добродушное лицо.
— Я доволен вашим вопросом, господин де Нотрдам, никто из солдат до сих пор этим не поинтересовался. Вальденсы отрицают власть Папы и настаивают на законе бедности. В остальном их вера не отличается от католической.
— И этого достаточно, чтобы считать их столь опасными? — спросил пораженный Мишель.
— Нет, недостаточно. — Кардинал понизил голос. — Тринадцать лет назад вальденсы собрали свой синод в Шамфоране и на этом синоде постановили примкнуть к так называемой лютеранской реформе. Понимаете теперь, какие ставки в этой игре?
— Честно говоря, не очень.
— Вальденсы и гугеноты принадлежат к одной и той же партии. И наказание первых для нас генеральная репетиция к походу на вторых, который состоится, едва только король развяжет нам руки. Для всех еретиков время еще не пришло, но хорошо, что властитель Франции позволил нам поразить вальденсов, самое слабое звено в цепочке. Потом, с Божьей помощью, мы сокрушим и остальные звенья.
— Понимаю, — задумчиво пробормотал Мишель.
Тут издалека послышался выстрел. Похоже было, что стреляли из густой дубовой рощи на склоне горы, которую как раз пересекало войско. И в самом деле, над одиноко стоящим на плоскогорье домиком поднялся столб дыма. Расстояние было слишком большим, чтобы пуля из аркебузы попала в цель, но сам по себе выстрел посеял панику в рядах крестоносцев.
Кто бросился на землю, кто попрятался за деревья, кто беспорядочно тыкал копьем куда попало. Аркебузиры опустились на колени, заряжая оружие. Чтобы успокоить солдат, офицеры и капитаны вынуждены были проехать вдоль рядов с угрозами.
— Куда, идиоты! — орал Лаббе, единственный, кого Мишель мог расслышать. — Это еретики нас только предупредили, нельзя поддаваться панике! Вперед! Разнесем этих мерзавцев!
Подбодренные, а может, просто злые на себя за то, что струсили, солдаты с воплем бросились за командирами по тропинке, ведущей на плоскогорье. Мишеля понесло вместе с людским потоком, и он тоже вытащил шпагу, держа ее обеими руками. Он потерял из вида Тривулько, съехавшего с тропинки в сторону.
Достичь плоскогорья было делом нескольких минут. Из домика раздался еще один выстрел, такой же безобидный, как и первый. За то время, что требовалось на перезарядку аркебузы, авангард отряда добрался до обиталища еретиков.
Это была горстка конических хижин, сложенных из камня, которые на местном наречии назывались borles. Засевший там отчаянный аркебузир с воплем выскочил наружу, безуспешно пытаясь запалить фитиль, который никак не хотел гореть. Он был явно не в себе и двигался как марионетка. Несколько крестьян пытались его унять, но быстро попрятались, увидев приближающееся войско.
Барон де ла Гард пригнулся над своей серой лошадью и вонзил шпагу прямо в горло безумца. Тот перестал кричать и повалился на землю. Тогда Пулен обернулся к отряду и указал шпагой на хижины. Крестоносцы с ревом бросились атаковать развалюхи.
Сердце у Мишеля неистово колотилось. Он видел, как вперед, протянув руки и прося о пощаде, выступил старый крестьянин. Один из офицеров на скаку снес ему голову. Другие крестьяне высыпали на пороги хижин, с угрозой поднимая вверх нехитрые орудия своего труда. Их тут же подняли на пики, проткнули шпагами и расстреляли из аркебуз.
