— Какой?
При других обстоятельствах Катерина сочла бы такой вопрос нескромным и остереглась бы доверяться дочери. Она считала Джулию посредственной дурочкой, далекой от родовой гордыни семейства, к которому принадлежала. Но сейчас у нее не было другого собеседника, и посвятить дочь в свои планы ей казалось естественным.
— Думаю, что у нас есть только один способ уйти из-под отлучения: оказать церкви крупную услугу. Испанская инквизиция считала Мишеля Нотрдама человеком опасным из-за его контактов с каким-то колдуном. Молинас много лет охотился за обоими и за их тайной, которая позволяет изменять ход времени.
— Вы хотите поступить на службу испанской инквизиции? — спросила пораженная Джулия.
— О нет. Как тебе такое могло прийти в голову? Испанская инквизиция никогда не берет на службу женщин, тем более отлученных. Не знаю, понимаешь ли ты это, но родиться женщиной в наше время означает как бы и не существовать вовсе, разве что ты родилась в семье правителей. Пола не имеет только власть.
Она хотела что-то добавить, но решила, что Джулия все равно не поймет, поэтому сказала только:
— Нотрдам — добыча и для инквизиции Тулузы, и для церкви в целом. Речь идет о том, чтобы продолжить дело Молинаса и выследить обоих — и ученика, и учителя. Тогда мы сможем предложить эту парочку в обмен на снятие отлучения. И добьемся двойного результата: и отлучение снимем, и сможем отомстить тому, кто причинил нам столько зла. — Она судорожно сглотнула. — В первую очередь мне.
Наступило молчание, прерванное стуком в дверь: стучал монах, давая понять Джулии, что ей пора уходить. Катерина поднялась.
— Иди, моя девочка. А что за человек этот Бертран де Нотрдам?
— Очень милый юноша! — с наивным восторгом воскликнула Джулия.
Катерина улыбнулась.
— Я не это хотела узнать, но твои чувства похвальны. Постарайся войти с ним в контакт с помощью твоего покровителя Гюголена. Постарайся что-нибудь выведать о Меркюрене. Я не могу понять его намерений. И следи за собой. Ты не дурнушка, ты распустеха. — Она коснулась волос Джулии. — Посмотри на меня. Не ходи лохматой, причешись получше, и это сразу возымеет действие. И потом… — Она сняла с девушки шейный платок и чуть опустила вырез блузки. — То, что у нас под блузкой, очень нравится мужчинам. Если ты, как бы невзначай, будешь почаще наклоняться, они станут куда более послушны.
Монах снова постучал.
— Ладно, иди. Но все время помни, что ты Чибо-Варано. Будь мягка, но никогда — уступчива и всегда готова укусить.
Джулия присела в поклоне, инстинктивно прикрыв оставшуюся без платочка грудь. Катерина с шутливой строгостью отвела ее руку. Покраснев, девушка почти выбежала из кельи.
Оставшись одна, Катерина снова с отвращением посмотрела на дымящиеся овощи и суп и со вздохом принялась за еду.
Увидеть Меркюрена ей удалось только через четыре дня. На этот раз аптекарь остался на пороге кельи.
— Я пришел проститься с вами. Думаю, мы теперь не скоро увидимся, — начал он резко. — Вы уже поправились и можете предстать перед судом. Вас ожидает процесс.
Катерина лежала на постели, укрытая с головы до ног темно-коричневой рясой, и дрожь, прошедшая по ее телу, не укрылась от глаз Меркюрена.
— Процесс? Какой процесс?
Меркюрен иронически усмехнулся.
— Дорогая моя, вы забываете, сколько обвинений существует против вас. Вы ездили по Провансу, сея чуму, а также повинны в смерти одного из жителей Апта. Вас из милости вылечили, но теперь пришло время предстать перед трибуналом.
— О каком это трибунале вы болтаете? — спросила герцогиня, изо всех сил стараясь не выдать страха.
— Я имею в виду трибунал римской инквизиции в Тулузе. Магистратура светская уже приговорила вас к бичеванию, теперь очередь суда церковного. Не волнуйтесь, вряд ли приговор будет более суровым. Как правило, бывает наоборот.
Катерина снова содрогнулась: римская инквизиция хоть и имела в сравнении с испанской репутацию более гуманной, но к пыткам прибегала чаще. Окончательный приговор нередко был благоприятным и не подразумевал унижений, таких как ношение санбенито до третьего колена или костер, на котором присутствовал весь город. Однако три ступени пытки — веревка, вода и огонь — соблюдались неукоснительно, вплоть до смерти жертвы. Признания чаще всего выбивались именно во владениях Ватикана в Испании.
Катерина попыталась пустить в ход свое главное оружие: она села на кровати, спустив вниз длинные стройные ноги с нежными голубыми венами, и тут же натянула на них рясу.
Взгляд Меркюрена остался абсолютно равнодушным. Он смотрел только в глаза герцогине и ни одним движением не выказал интереса к предъявленной ему женской плоти. Обескураженная Катерина оставила все поползновения его соблазнить.
— Человек, сопровождавший меня и сожженный в Апте, сам принадлежал к инквизиции. Мы объединили наши усилия во благо церкви, — уверенно заявила она.
— Отравляя колодцы и сея чуму? Если вы проделывали все это, думая о церкви, то вашей целью было покрыть ее позором. — Слова Меркюрена хлестали, как плети. — Кроме того, я прекрасно знаю, что вы отлучены от церкви. Ваша дочь открыла мне, к какому дому вы принадлежите и какое проклятие на вас тяготеет. Здесь мне ваша роль неясна, но в Тулузе найдут способ вырвать у вас признание.
— Значит, вы агент инквизиции?
— Нет, я всего лишь один из консулов Сен-Реми и друг семьи Нотрдам. В Эксе я сразу понял, что вы больше чем спутница мрачного доминиканца. За те месяцы, что я наблюдал за вами, я пришел к определенным выводам. Полагаю, что вы работаете на Карла Пятого, но у меня нет доказательств. Но в чем я абсолютно уверен, так это в том, что вы личность извращенная и способны на любое преступление.
Катерина презрительно скривила губы.
— Значит, вы друг еврейской семьи. И еще считаете себя христианином!
— Мадам, мы находимся в графстве Венессен, которым управляет папский легат. Здесь евреи, обращенные в истинную веру, не считаются отличными от остальных христиан. Здесь считаются отличными те, кто отлучен от церкви и повинен в преступлениях, которые наводят на мысль о колдовстве.
Катерина побледнела. Это было обвинение, о котором она не подумала, настолько далеко лежали ее собственные интересы. Процессы над ведьмами в эти времена были достаточно редки, но заканчивались они, как правило, костром. Теперь надо было любой ценой не показать, что она проиграла.
— Если уж вы так сведущи в моем прошлом, то должны знать, что к ведьмам я не принадлежу.
— Меня не интересует ваше прошлое, я говорю о настоящем. У вашего приятеля Молинаса нашли склянки с отравленной жидкостью и различные книги по магии. И не пытайтесь убедить меня, что вы об этом не знали.
— И не подумаю. Если и существовал когда-либо человек, посвятивший душу и тело церкви, то это Молинас. Книги же, которые были при нем, принадлежали Мишелю де Нотрдаму, опаснейшему алхимику и астрологу, которого Молинас хотел уничтожить.
