— Спасите нас! Благословите! Изгоните чуму!
Сквозь толпу пробились четверо крепких молодых людей. Они несли на простыне безжизненное тело молоденькой девушки, почти девочки, укрытое до подбородка белым полотном. Бледность лица и пятна гноя на полотне не оставляли сомнений в том, что было причиной ее кончины.
Молинас инстинктивно отпрянул от тела, источавшего ужасающее зловоние. Один из парней, с залитым слезами лицом, указал головой на труп.
— Спасите ее, прошу вас! Вы же можете! Это моя невеста!
Побледнев от ужаса, испанец взглянул на него.
— Но она мертва! Разве вы не заметили?
— Да, но вы же святой, вы можете вернуть ее к жизни! Спасите ее, умоляю!
Толпа протянула руки.
— Спасите! Спасите, во имя Господа! — взывали все без исключения, даже самые строптивые. Плач превратился в рев: — Воскресите ее! Спасите всех нас!
Молинас на миг растерялся. Он ничего не мог сделать для этих одержимых, но и отказывать им было опасно, он это чувствовал. На счастье, какая-то часть его сознания, может, освещенная Святым Духом, нашла выход из ситуации. Он скрестил руки и лицо его потемнело от гнева.
— Вы богохульствуете! — закричал он, притворяясь, что задыхается от негодования. — Разве вы не знаете, что только Христос мог воскрешать мертвых? Если вы допускаете, что это может и смертный человек, каким бы святым он ни был, вы язычники и еретики! И вы еще жалуетесь, что Господь покарал вас чумой! Вы богохульствуете открыто, как банда гугенотов!
Толпа завороженно затихла. Заплаканный юноша замолчал и склонил голову. Молинас понял, что в его распоряжении лишь несколько мгновений. Потом оцепенение уступит место враждебности. И он заорал:
— Позор! Позор! Позор! Трижды позор! Эта бедняжка погибла по причине вашего безбожия. И вы хотите оживить ее? Никогда не слышал ничего более отвратительного! Этот город заражен не чумой, а грехом!
Наступило долгое, тяжкое молчание. Теперь все плакали уже беззвучно. Многих била дрожь, словно они поняли разницу между обыденным страхом и настоящим ужасом. Толпа смиренно ждала хоть какого-нибудь слова прощения, которое освободило бы ее от невыносимой тоски.
Молинас не заметил, как Катерина Чибо, вопреки его совету, оказалась с ним рядом. Герцогиня шепнула ему на ухо:
— Браво! А теперь велите этим канальям целовать саван умершей.
Идея была гениальная, но дьявольская. Молинас содрогнулся от ужаса. Он в смятении посмотрел на подругу, и все колебания тут же утонули в глубине ее глаз. Нахмурившись, он оглядел толпу и протянул руки к телу.
— Если здесь и есть святая, то это невинная девушка, которая покоится тут среди вас! — взревел он. — Что же вы медлите прикоснуться к ней, поцеловать ее язвы, ее губы? Вы что, не разумеете, что она умерла во имя вашего спасения? Только так вы избежите гнева Господня!
Наступила минута замешательства, а потом вся площадь пришла в движение, заклубилась шумными людскими потоками. Четверых парней так стиснули со всех сторон, что они выронили свою ношу. Первым край савана оторвал бородатый длинноволосый крестьянин. Он поцеловал кусочек материи и поднял его высоко над головой.
— Прости нас! — кричал он. — Помилуй и заступись!
Еще один крестьянин наклонился над трупом и запечатлел поцелуй на землистом лбу. Какой-то молоденький нищий попытался протиснуться на его место, но у него ничего не вышло. Тогда он вырвал у покойницы клок волос. Между тем несколько женщин уже снимали пелена, стремясь приложиться губами к ногам умершей.
Через несколько мгновений перед изумленным взором Молинаса предстал полнейший хаос. Покойницу вытряхнули из савана. На голом теле, под мышками и на спине ясно обозначались еще сочащиеся гноем бубоны. Тело крутили во все стороны. Оно то появлялось над головами толпы, то снова исчезало, выныривая в отвратительном и гротескном виде: все волосы были вырваны из головы, и их окровавленные клочья тут же становились предметами истерического поклонения.
Обмерший Молинас застыл от ужаса. Катерина встряхнула его за руку.
— Пойдемте! — возбужденно прошипела она. — Лучше нам как можно скорее убраться из этого города!
Они отпихнули хозяина дома, который глядел на площадь, разинув рот, и бегом поднялись в свои комнаты. Ни о чем не подозревающая Джулия сидела у окна в комнате Молинаса и читала. Герцогиня выхватила книгу у нее из рук.
— Собирай свои вещи, девочка моя, и поторопись. Мы должны как можно скорее уехать.
Девушка повиновалась, а герцогиня принялась шарить под скамьей.
— Что вы ищете? — спросил отупевший от ужаса Молинас.
— Склянки. Куда вы их дели?
— Они здесь.
Испанец открыл ящик письменного стола, и склянки звякнули внутри. В них находилась пенистая жидкость кровавого цвета.
— Ну и тайник! — саркастически усмехнулась герцогиня. — Суньте их куда-нибудь и быстро пакуйте багаж. Скорее! Не знаю, понимаете вы или нет, но здесь мы в смертельной опасности.
Вскоре Молинас, герцогиня и Джулия уже бежали по коридору к черному ходу, ведущему из дома через кухню. Дорогу им преградил неведомо откуда взявшийся хозяин дома.
— Куда это вы собрались? — спросил он с угрозой. Его обычно такое добродушное лицо исказилось гневом. — Теперь я понял, каким был дураком. Вы не боретесь с чумой, это чума появляется там, где появляетесь вы! Но как только город услокоится, я вас разоблачу! Я уже предупредил владетеля Экса, который заседает в парламенте, что…
Герцогиня взглянула на Молинаса.
— Диего, чего вы ждете?
Испанец прекрасно понял, чего хотела от него герцогиня, но понял также, что на это не способен.
— Я не…
Катерина не стала ждать, когда он закончит фразу, выпустила из рук саквояж и, схватив обеими руками один из висевших на стене кинжалов, по самую рукоятку вонзила его в горло хозяина, ловко увернувшись от брызнувшего из раны фонтана крови. Хозяин безуспешно попытался закрыть рану руками, а потом рухнул на пол. Джулия сдавленно вскрикнула, и этот крик послужил бедняге единственной эпитафией.
Герцогиня уставилась на Молинаса своими ледяными глазами.
— Сразу видно, что вам никогда не приходилось удерживать власть в княжестве, окруженном недругами. — Она подняла саквояж. — Шевелитесь. У этого человека было несколько лошадей. Постараемся добраться до конюшни. Счастье, что она не выходит на площадь.
Полчаса спустя они скакали в южном направлении по пыльной дороге среди холмов, сплошь покрытых кустарником. Солнце спря талось за громадными черными тучами с изрезанными красноватыми краями, которые громоздились поверх кучевых облаков, предвещая бурю. Герцогиня Чибо-Варано оседлала белого жеребца, а Молинас, с Джулией за спиной, ехал на сером.
Возделанные поля вокруг них чередовались с пустошами. Когда всадники сменили галоп на рысь, Молинас поравнялся с герцогиней. Он силился соединить в мозгу воедино все, что он увидел, и все, что сделал за такое короткое время, все, что казалось столь чуждым и диким после того, как он прожил жизнь, полную хитроумных интриг, которые он плел с поистине паучьим терпением. Преступное деяние Катерины его не только не потрясло, но даже не взволновало. Всегда можно было сослаться на необходимость или на то, что они действовали во имя высших целей. Все власть имущие поступали так, начиная с Папы. Его по-настоящему смущало только собственное преступление. Он понимал, что назавтра половина населения Апта заболеет чумой, а у другой половины начнется озноб.
