Джулия, должно быть, заметила смущение Михаэлиса и улыбнулась:
— Мне известно, что творится в городе. Сюда долетает шум, к тому же, сознаюсь, я все время выглядываю посмотреть. Думаю, стычка неизбежна. Завтра Вознесение, из каждой парижской церкви выйдут процессии, и будет чудом, если ничего не случится.
Она поправила спустившуюся с плечика шелковую рубашку, словно не понимая, что это на первый взгляд стыдливое движение только усилит замешательство иезуита.
Падре Михаэлис поспешил опустить и отвести глаза.
— Я тоже уверен в том, что опасность беспорядков существует. Лучше всего будет вам отсюда никуда не двигаться.
— Нет. Мельница плавает почти на середине реки, разделяющей враждующие стороны. Ее легко поджечь или утопить. К тому же проигравшие наверняка будут рассматривать ее как последнее убежище.
Михаэлис был вынужден согласиться. Уже две недели он прятал Джулию на мельнице, и ему нравилась идея держать ее здесь и дальше, чтобы она с нетерпением ждала каждого его появления. Но она была права.
— Соберите вещи, и пойдем.
Джулия развела руками.
— У меня нет ничего, что стоило бы унести с собой. Платья и украшения отобрали еще в Шатле, и теперь, наверное, их носит жена какого-нибудь наместника или прокурора.
— Тогда пошли.
Падре Михаэлис вывел Джулию наружу. Луна уже поднялась довольно высоко, а гугеноты все еще распевали псалмы, опьяненные идеей овладеть городом. Никто не обратил внимания, как из мельницы вышли мужчина и женщина и быстро зашагали по берегу. Перейти по мосту на берег, противоположный Пре-о-Клерк, не составляло труда. Михаэлис не собирался возвращаться в коллеж Сен-Жак, расположенный слишком близко от собрания еретиков. Он не знал, куда идти, но по дороге ему пришла мысль.
Джулия повисла у него на руке.
— Прошу вас, скажите, вы добились моего оправдания или только освобождения из-под стражи?
— Только освобождения. Оправдание вы можете получить только либо в результате расследования, либо по завершении процесса. Расследование еще идет.
— Значит, с минуты на минуту меня снова могут арестовать. Вы меня не освободили, а только помогли бежать. Вот почему вы меня прятали все это время…
— Не думайте об этом. Предоставьте действовать мне. В тюрьму вы не вернетесь, будет с вас и этого.
Михаэлис взглянул на лицо, которое стало еще прекраснее в лунном свете. Ему было приятно чувствовать на своей руке тонкую руку.
— Обвинение, выдвинутое против вас, зыбко и коварно. Вы были подругой мадам Лонжюмо, ведомой еретички. Эта дружба оказалась из тех, что дорогого стоят.
— Но я познакомилась с ней при дворе! Она была среди фрейлин королевы!
— Это ничего не значит. Она была не единственной из придворных дам, кому палач вырвал язык. В этом королевстве пощады кальвинистам не будет.
Тем временем они дошли до конца моста, ведущего к собору Нотр-Дам, единственного, на котором не собирались живописные шайки бандитов, маскирующихся под нищих, и нищих, готовых отразить происки карманников. Подобных подонков здесь не было, но ночная жизнь била ключом. Несмотря на поздний час, напротив собора горели несколько светильников. Время от времени вспыхивали стальные клинки, которые передавались из рук в руки и распределялись теми, кто предпочитал оставаться в тени.
— Сомнений нет, — прошептал Михаэлис, — завтра прольется кровь.
Он заметил, что пальцы его спутницы задрожали, и попытался успокоить ее, насколько позволяла темнота.
— Не тревожьтесь. До боевых действий еще много часов.
— Я не об этом думала, — ответила она дрогнувшим голосом. — вспомнила казнь мадам Лонжюмо. Она была доброй, нежной женщиной. Как же могли христиане замучить такое беззащитное создание?
Падре Михаэлис оцепенел.
— Друг мой, церковь приложила немало усилий, чтобы заставить всех признать себя единственной носительницей порядка в этом мире безграничного варварства. Даже там, где она не имеет прямого влияния, ей удалось предложить или установить общие правила и заставить власти их принять. Победа гугенотов вернула бы личную свободу сознания, и весь политический и моральный проект рухнул бы с крайне разрушительными последствиями. Обстоятельства диктуют нам довольно жесткие методы. На кону выживание мира, который держится на разделенных убеждениях.
— Насилие не может быть основой долговечного общества.
— Верно, не может. В этом и заключается то, что разделяет нас, иезуитов, и доминиканцев с их инквизицией: мы прежде всего стремимся завладеть сознанием. Но если зло укоренилось, мы тоже охотно беремся за меч. В большинстве же случаев предпочитаем воспитание и убеждение. И еще прощение, которое и есть основа Римской церкви.
Рассуждая, падре Михаэлис соображал, какое бы надежное убежище найти на этом берегу Сены. В центре острова Нотр-Дам было много дворянских домов, в которые можно было бы постучаться. И столько же их виднелось за другим мостом, начиная с дома, дружественного Гизам. Но Михаэлис не доверял ни дворянам, ни простолюдинам. В его глазах они были коррумпированы и коварны, хотя попадались и исключения. Гораздо больше он доверял трудолюбивым буржуа. Именно из этого класса вербовали себе сторонников гугеноты, и именно буржуа пополняли ряды иезуитов лучшими адептами. Эти люди наиболее чутки к обновлению католической церкви, не революционному, но и не консервативному.
После недолгого колебания он повел Джулию по улице Сен-Луи, где обитали по преимуществу адвокаты, врачи без обширной клиентуры, ремесленники и лавочники.
— Я отведу вас в дом одного моего друга, — сказал он. — Он охотно примет вас.
— Здесь тоже завтра развернется сражение, — заметила Джулия.
— Поверьте мне, здесь не будет очень жарко. Известно, что в сердце циклона всегда есть спокойная зона, а спокойствие — величина абсолютная. Вот увидите, стычки будут в других местах.
Он остановился перед двухэтажным домом, не отличавшимся особой элегантностью отделки, и несколько раз потянул за цепочку колокольчика, прежде чем на втором этаже открылось окно. Из него высунулась разозленная служанка с подсвечником в руке. Язычок пламени делал гротескным ее и без того грубое лицо.
— Кого вам надо в такое время? Господина Фабри нет дома, а господин Видель только что вернулся из Лиона. Он спит, и я ни за что на свете не стану его будить.
— Разбудите, — сказал Михаэлис тихо, но жестко. — Скажите ему, что его разыскивает провинциал, которого он хорошо знает. Пожалуйста, запомните это слово: провинциал.
Служанка хихикнула.
— Я его запомню и скажу ему завтра. А сейчас идите спать, и ваша дама тоже. Это время не для христиан.
Михаэлис оставил без внимания намек на Джулию. Он вспомнил, как однажды Алессандро Фарнезе отреагировал на сопротивление ватиканского сторожа. Не было ничего забавнее наглости этого слуги.
