Должно быть, Игнаций угадал эти мысли, потому что его улыбка стала чуть шире.
— Не бойся, я знаю, что тобой руководили неличные амбиции. Будучи доминиканцем, ты уже побывал в инквизиторах и рано или поздно занял бы место Матье Ори. Я спрашиваю о другом: ты действительно считаешь необходимым, чтобы наш орден взял бразды правления святой инквизиции Франции в свои руки?
Михаэлис задумался, потом произнес с глубокой искренностью:
— Да, я так считаю. Франции напрямую угрожают поборники так называемой Реформации. Число гугенотов растет день ото дня, и корона не в силах поставить заслон их наглости. Доминиканская и францисканская инквизиция думает, что справится с ними силой, на самом же деле только разжигает их противодействие. Здесь нужна инквизиция, ориентированная на профилактику и воспитание. А такие концепции разрабатываем только мы, иезуиты.
Посерьезнев, Игнацио кивнул.
— Это верно. Если такова воля Господа, я разрешаю тебе попытаться осуществить твой замысел. Я же, со своей стороны, постараюсь, чтобы его святейшество услышал мой слабый голос. Нам вдвойне повезло, что Папа был инквизитором и происходит из ордена кьетинцев, во многом близкого к нашему. — Его слова прервал приступ сухого, болезненного кашля.
Михаэлис воспользовался паузой, чтобы поднести к губам руку больного и благоговейно ее поцеловать.
— Благодарю вас, падре, — прошептал он.
Игнаций принял дань почтения, потом отнял руку и сердечно попрощался:
— Ступай, сын мой. Будь безжалостен к любому, кто угрожает церкви, но помни, что наша конечная цель — любовь. И если когда-нибудь в тебе возобладает ненависть, ты потеряешь себя и скомпрометируешь наше дело. Но я верю, что ты сможешь обуздать свои страсти.
— Не сомневайтесь, отец мой, — ответил Михаэлис, вставая с колен.
Из комнаты он вышел со слезами на глазах. О Жероме Надале он совсем забыл, зато главный викарий не забыл о нем и сразу подошел, со свойственным ему угрюмым выражением лица.
— Падре Михаэлис, я полагаю, вы собираетесь отправиться во Францию, не так ли?
Михаэлис быстро вытер глаза ладонью.
— Да, у меня есть туда поручение.
— Я в курсе. Но есть еще дополнительное поручение, которое я должен вам доверить. Думаю, вы не сочтете его пустым.
Михаэлис удивленно вскинул глаза.
— Что за поручение?
Вместо прямого ответа Надаль сказал почти зло:
— Вам лучше моего известно, что больше всего от доминиканцев нас отличает так называемый Божий суд, то есть практически доктрина предопределения. Они утверждают, что судьба каждого человека полностью зависит от воли Божьей. Мы же считаем, что это слишком похоже на тезисы лютеран и кальвинистов.
— Излишне напоминать мне об этом.
— Нет, не излишне.
Надаль показал книгу, которую держал в руке.
— Вот уже десятилетия по всей Европе ходит множество всяких брошюр с пророчествами, которые претендуют на предсказание будущего до деталей, словно оно кем-то записано. Уверен, что вам все это известно.
Михаэлис пожал плечами, давая понять, что это его не интересует.
— Да, ну и что? Это всего лишь собрания глупостей, потакающие людскому легковерию.
— Я считал вас более проницательным.
В тоне Надаля чувствовался сардонический оттенок.
— Не понимаете? Писания такого типа преподносят теорию предопределения, с которой мы боремся, как нечто само собой разумеющееся. Хуже того, они распространяют ее среди народа. Не сочтите это излишеством, но, на мой взгляд, идеи лютеранства проникают в головы именно через такую литературу, продающуюся на каждом углу.
Михаэлиса поразило это наблюдение, но позиций он не сдал и заметил скептически:
— Думаю, это поделка на продажу, состряпанная невеждами. Толпа обожает включаться в игру, даже зная, что ее обманывают.
— Да, но бывают исключения. Эта книга, к примеру.
Надаль постучал по переплету толстым, как сосиска, пальцем и открыл титульный лист.
— Эти пророчества написаны неким… — он прищурил глаза, чтобы лучше разглядеть. — Нострадамусом. Они имеют невероятный успех. Два издания за несколько месяцев, и планируются переводы. Он уже весьма популярен при французском дворе. Представьте себе, что получится, если идея отрицания свободы выбора заразит Екатерину Медичи, которая и без того слишком увлечена всякими магами и астрологами. Или еще того хуже — заразит ее супруга. И крупнейшее христианское королевство распахнет двери гугенотам.
Смущенный Михаэлис наконец сдался.
— Понимаю, — прошептал он. — За прошедшие годы я уже несколько раз слышал об этом Нострадамусе, или о Мишеле де Нотрдаме. Но что я могу сделать?
— Пока, может быть, и ничего. Однако мне известно, что вы хотите добиться руководства инквизицией во Франции. Если вам это удастся, настоятельно рекомендую потратить часть энергии на борьбу с Нострадамусом и прочими колдунами. Парадоксально, если идеи, которые мы громили на Тридентском соборе, бросив вызов доминиканцам, начнут распространяться среди простонародья или в правящей верхушке заальпийских королевств.
Михаэлис понял, что за мощным телосложением и почти грубыми манерами Надаля кроется необычайно проницательный ум. Следовало бы об этом знать, принимая во внимание, что Надаль был викарием Игнация. Он смиренно склонил голову.
— Вы правы. Уверяю вас, как только появится возможность, я обрушу на Нострадамуса всю свою энергию.
Он поднял глаза.
— Можно задать вам один вопрос, падре?
— Конечно.
— Приходилось ли вам слышать о некоем Карнесекки? Пьеро Карнесекки, думаю, флорентинце…
Викарий рассмеялся.
— Приходилось ли мне о нем слышать? Еще бы!
Он дружески взял Михаэлиса под руку.
— Пойдемте, я вам расскажу об этом мошеннике. Это один из самых крупных просчетов инквизиции доминиканцев.
ОГНЕННЫЙ ПАУК
Элегантная карета с гербом правителя Прованса графа Танде свернула на широкую, сильно разъезженную улицу, вдоль которой выстроились красиво украшенные здания. Кучер придержал лошадей и наклонился к кабине.
— Здесь много гостиниц! — прокричал он, порядком устав от блужданий по городу. — Лучшая из них напротив, гостиница «Сен-Мишель». Она носит ваше имя. Как думаете, подойдет?
Несмотря на боль в ногах, Мишель де Нотрдам задремал и был недоволен, что его разбудили и вернули к этой боли. Высунувшись в окно, он хмуро оглядел улицу, где почти все дома были гостиницами. Та, что напротив, и в самом деле выглядела не так мрачно, как остальные.
— Ладно, — громко сказал он. — Высаживай меня. Может, и из-за названия, но эта мне кажется более приемлемой, чем все, что мы до сих пор видели. Остановимся на этой. А теперь помоги мне сойти.
