Метрах в десяти перед машиной темнел обветренный абрис двухэтажного строения. Смутно угадывались два освещенных окна и антенна. Фасад подпирался крупногабаритным хламом и блестящей ото льда цистерной на сваях. Большая часть забора лежала под снегом, уцелевшая служила задней стенкой для собачьей конуры. Юра приоткрыл дверь и молча кивнул Зурабу. Внутрь кондиционированного салона вплыл запах печного дыма. Зураб повторил Подорогину:
— Приехали.
Скользкой тропинкой они направились к строению. Юра шел впереди. Поравнявшись с конурой, он неожиданно свернул к ней, присел на корточки и поднял с порога собачью голову. Где-то в доме загремела кастрюля. «Васька, сволочь!» — раздался надтреснутый женский вопль.
— Чего там? — спросил Зураб.
— Ничего. — Юра отбросил голову, зачерпнул снега и потер пальцы.
— Хорошо, — зевнул Зураб.
И только после этого, переведя дух и мысленно плюнув, Подорогин догадался, что обнаруженная Юрой собачья голова на самом деле — задубелая ушанка.
Они подошли к дому. Зураб посмотрел куда-то вверх. Юра поднялся на щелистое крыльцо единственного подъезда и снова приложился к телефону:
— Алло… Нет. С телефонной станции… С центральной, говорю! Оглох? Все?.. Так, теперь ложи трубку и жди, когда опять наберу. Возьмешь после десятого звонка. Не раньше. А лучше после двадцатого. Отбой. — Встряхнув покатыми плечами борца, Юра открыл выщербленную двустворчатую дверь.
— А ну-ка! — С этими словами Зураб вдруг обхватил Подорогина за бедра, взвесил его, будто бревно, и шагнул с ним на крыльцо.
— Да ты…! — оттолкнулся от него Подорогин.
Больше сказать он ничего не успел — на ледяной пятачок, где они только что стояли вдвоем, с треском обрушился парящий столб грязной мыльной воды. Вверху стукнуло окно.
— Что — я? — переспросил Зураб, разведя просторными, как блюда для рыбы, ладонями.
— Ладно, — сказал, оправляясь, Подорогин.
Он взглянул на дымящееся мыльное пятно на снегу, вдохнул смрад отжатых нечистот, но, погоняв в зубах слюну, так и не решил для себя, что хуже: это или ощущение внезапного легкого отрыва от земли.
Первый этаж дома, за исключением полуразрушенной, как будто в нее влетел артиллерийский снаряд, и освещенной таким же потусторонним изумрудным заревом уборной, — казался необитаем. Вслед за Юрой они прошли его из конца в конец по темному, загроможденному кусками мебели и железными останками каких-то станков коридору. Все двери, ведущие из коридора, оказались не просто заперты, но напрочь забаррикадированы этой непроходимой рухлядью. Под ногами трещало и хрустело. В нише у просевшей двухмаршевой лестницы тлела черная шахта демонтированного лифта, струился обрывок металлического троса. Электрический щиток был забит обложкой офицерского атласа. Зураб столкнул в шахту кусок штукатурки. Внизу плеснула жидкость.
— Я тащусь, — сказал Юра, поднимаясь по лестнице.
На втором этаже он дал им знак подождать и пошел вглубь коридора. Где-то приглушенно звонил телефон. Чувствуя горящий оттиск захвата на бедрах, Подорогин потирал ноги через карманы пальто. В приоткрытую дверь кухни выползали сырые побеги пара. Слышалось громыхание тяжелой посуды и шаркающее, напряженное шлепанье тапочек по влажному полу.
— Давай! — прошептал Юра откуда-то из прелой, внахлест завешенной бельем полутьмы.
Пробравшись между каплющими плоскостями простынь и подштанников, они встали перед фанерной дверью с наклеенным на ржавой бумажке номером «03». Сбоку от бумажки простым карандашом изображался фонтанирующий пенис. Чуть ниже пластилином было замазано расщепившее фанеру отверстие. В одной руке Юра держал крохотный мобильник, другой осторожно нащупывал бочкообразную ручку-замок. Из-за двери раздавались размеренные телефонные звонки. Разминая пальцы, Подорогин смотрел на дульный раструб короткоствольного автомата, выглядывавший у Зураба из-под руки. Подорогин хотел спросить, как удавалось до сих пор маскировать такое громоздкое оружие, но тут Юра толкнул дверь. Они ввалились в большую, жарко натопленную комнату.
— Ру-уки! — заревел Юра страшным задушенным голосом.
За обтертым канцелярским столом у прикрытого листом ДСП окна, спиной к дверям, сидел тучный мужчина. Застигнутый врасплох криком Юры, он не оборачиваясь, медленно воздевал руки. Его голая жирная спина вибрировала, как студень.
Юра быстро обследовал комнату — заглянул под грязный топчан в противоположном углу, разворошил дулом пистолета серое белье, постучал по листу ДСП на подоконнике и закрыл дверь за Подорогиным и Зурабом.
Справа от толстяка на столе звонил коричневый телефон с дисковым номеронабирателем, слева стояла эмалированная миска с остатками дымящегося мяса. Юра вытер лоб, махнул пистолетом Зурабу и спрятал в карман свой «эрикссон». Тотчас замолчал и коричневый телефон на столе. В наступившей тишине стало слышно, как тяжело дышит хозяин помещения. Он до сих пор не смел обернуться и, видимо, обессилев, медленно и неравномерно опускал руки. На мгновение у Подорогина захолонуло сердце: ему показалось, что перед ним следователь Уткин. Однако стоило толстяку лишь чуть-чуть повернуться, обозначить пунцовые предместья безвольного, накачанного салом профиля, как наваждение исчезло. Заплывший складчатый затылок его трепетал, между лопатками пролегла дорожка пота. Подорогину вспомнилась собачья голова-ушанка. Он встряхнул пальцами и, нервно стягивая перчатки, зачем-то подошел к топчану. Зураб и Юра вопросительно смотрели на него.
— Имя. — Подорогин глядел на плоскую, в пятнах, подушку.
Под толстяком затрещал стул.
— Я…
— Тихо, сука, — пригрозил ему сквозь зубы Юра.
— Печкин, — плаксиво-просительно пролепетал толстяк куда-то в сторону. — Валентин.
— Почтальон? — усмехнулся Зураб.
Толстяк бессильно сложил руки на груди.
Подорогин встал у окна. В мыслях его назойливо вертелась голова-ушанка. Он вдруг подумал, что они могли ошибиться адресом, что Валентин Печкин тут совершенно ни при чем. И голова-ушанка, и столб мыльной воды, и изумрудные руины уборной — какое вообще это могло иметь отношение к тому, что он надеялся выяснить? В конце концов третьего дня, когда в конверте с январской квитанцией на оплату телефона пришла детализация счета, можно было вполне ограничиться звонком, а не одалживать — за две тысячи долларов — головорезов через Тихона Самуилыча и не переться в эту глушь.
Подорогин взглянул исподтишка на своих спутников.
Зураб, как котенка, держал автомат в сцепленных руках. Юра изучал старую школьную доску над топчаном, заклеенную вырезками из «Плейбоя».
— Так, — сказал Подорогин толстяку и с силой скрутил перчатки. — Две недели назад тебе звонили с моего номера. Звонил человек, который украл мой мобильник. Разговор длился пять минут. Звонок поэтому не может считаться ошибочным. — Подорогин еще раз скрутил перчатки, скомкал их и сунул в карман. — Прежде чем был заблокирован счет, успели сделать только этот звонок. Меня интересует связь между звонившим и тем, кому он звонил. То есть тобой. А также тема вашей беседы. Предупреждаю сразу: если ты скажешь, что трубку снял не ты и тому подобное, ты должен будешь назвать того, кто это сделал. — Тут, впервые посмотрев толстяку в глаза, Подорогин красноречиво перевел взгляд на коричневый телефон.
