Подорогин вопросительно взвел бровь.
— Это как?
— А так. — Харитон Савелич, затянувшись, перетащил папиросу из одного угла рта в другой, прищурился от дыма. — Твоя бывшая прятала от тебя мужа не оттого, что боялась скандала — ты лучше меня знаешь, что этого она не боялась, — а потому что была с ним заодно.
— То есть?
— То есть: перед твоим приездом они обсуждали план действий после того, как прокуратура отскребет тебя от машины.
Подорогин помотал головой, будто хотел что-то оттрясти с волос.
— Наталья, после того как мы… — Он взмахнул пальцами. — Могла, конечно. Не спорю… Но на это не пошла бы ни за что. Бред… Ни за что.
Харитон Савелич сбил пепел папиросы на газету.
— Ради детей, Василич, пошла бы. Ну, кроме этого, одно только можно сказать ей в оправдание: обрабатывать ее пришлось долгонько. Больше месяца.
— И кто ее обрабатывал?
— Не знаю.
— Она же потом выхаживала меня целую неделю.
— Василия, ты как с елки упал. А что ей еще оставалось? Выхаживала, да. Потому что, во-первых, действительно не желала тебе зла, во-вторых, сама была напугана до смерти, в-третьих — но, сам понимаешь, не в-последних — отводила подозрения от себя и от своего благоверного.
— И что ей такого сказали, что она согласилась?
— А что на тебя выписан заказ. И что заказ выписан серьезными людьми и давно. А главное — что уже дважды тебя могли снять, но каждый раз ты был с дочками и вроде как даже прикрывался ими.
— И когда?
— Что — когда?
— Когда я прикрывался ими?
Харитон Савелич выдохнул дым себе под ноги.
— Про первый раз ничего не могу сказать, записи нет, а последний — когда во дворе снеговика лепили. Было дело?
Подорогин задумчиво отер подбородок.
— …Так вот, после этого снеговика тех двух бойцов, что ходили на тебя по второму разу, самих нашли в кабельном коллекторе. — Харитон Савелич расплющил окурок в пепельнице из отрезанного дна пластиковой бутылки. — И дело было представлено так, что ты к этому причастен. Через пару деньков твою бывшую вывезли за город и объяснили: два минус один равняется одному. Иначе говоря, пусть выбирает: или она сама находит способ разобраться с тобой, и в таком разе два минус один можно будет считать равным нулю, или считать придется по-честному, отчего дочки вскоре могут остаться полными сиротами. Кроме того, с этой минуты никто уже не может гарантировать, что в следующий раз, когда тебе вздумается прикрываться детьми, их не положат вместе с тобой.
— А не проще было заставить ее вывести бойцов на меня?
— После коллектора — нет.
— Почему?
— Потому что после коллектора бригада, которая выполняла твой заказ, считала его отработанным. Гоняться за тобой после этого просто так, без нового договора, значило позориться, терять лицо.
— Что-то не сходится. — Подорогин вытянул затекшие ноги. — Если бы Наталья отказалась, все равно бы пришлось позориться.
— Два минус два, Василич, — напомнил Харитон Савелич. — Два минус два.
Задумавшись, Подорогин недолго проигрывал это нехитрое арифметическое действие, на его скулах ходили желваки, потом налил себе полный стакан и не спеша, в несколько глотков, выпил водку до дна.
Харитон Савелич следил за ним с почтительным одобрением.
— А что серьезные люди тогда… — Подорогин промокнул губы запястьем. — Забыли про свой заказ?
— Василич, если бригада пришла к выводу, что ты имеешь отношение к коллектору, то ведь не по потолку они бегали за ним.
Подорогин сунул в рот дольку салями.
— А Щапов? Наталья заплатила ему?
— Нет. Пасечник работал за интерес.
— За какой интерес?
— За доброе отношение к лошадям. — Ткнув палец в донный желобок пепельницы, Харитон Савелич повращал ею, точно телефонным диском. — Пасечник сном-духом не ведал, что твоя с кем-то расписана.
— Хорошо. Но тогда зачем тут возникает этот… расписанный? Кто он?
Харитон Савелич закупорил бутылку.
— Возникает… Расписной этот возникает намного раньше — когда серьезные люди принимают по тебе решение.
— Так он заодно с ними?
— Как ты догадался?
Подорогин спросил у Клуши папиросу и подвинул к себе зажигалку. «Ла… па Ал… дина» — значилось истершимися буквами на захватанном рифленом боку флакона. Подорогин подул в бумажную гильзу с пустого конца, сплюснул ее в пальцах и вдруг бросил со всей силы о стену. Клуша тихо вскрикнула. Облокотясь на стол, Подорогин взялся обеими руками за голову.
— Так-то, Василич. — Харитон Савелич поворочался на стуле. — По всем раскладам было тебе не уйти. Что по массе, что по метрике. Обложили тебя, как зайца. Куда ни ткнись — даже к дочкам — либо обрыв, либо ствол.
— Да при чем тут опять дочки? — прошептал Подорогин, потирая виски и глядя в пол. — Сколько можно? Хватит уже.
— Дочки, дочки… — вздохнул Харитон Савелич, шелестя бумагой.
Секунду спустя между локтей Подорогина легла черно-белая копия измятого и надорванного снизу рисунка, того самого, что в начале года он обнаружил за стеклом полки в своем бывшем кабинете. Подорогин прижал лист пальцами. Уменьшенный в репродукции почти вдвое, плод бурного соавторства Маруськи и Маринки теперь напоминал инженерную схему. Вернее, служил ее объектом: изображение «лендровера», словно подушка для иголок, было сплошь утыкано указательными стрелками — каждая с трехзначным численным кодом в основании, — а под разломанным названием «Ленин» зачем-то помещалась масштабная шкала. В верхнем правом углу ксерокопии стоял подгулявший фиолетовый штамп «ДСП» с приписанными от руки цифрами то ли учетного номера, то ли даты.
— Что это? — сказал Подорогин.
— Вот… — Неподкуренной папиросой Харитон Савелич обвел жирный прямоугольник, которым было очерчено надорванное место внизу рисунка. — Линия разрыва упирается в жопу водителю.
— И что?
— Это точка перешейка.
— Что?
— Область, где масса и метрика события закорочены, уравновешивают друг друга. Стрела времени в этом месте как будто замыкается сама на себя. Вещь, доложу, редчайшая. Вроде самородка в руде.
— И что? — повторил Подорогин.
— Да погоди ты штокать. Я о чем говорю: точка перешейка — это… ну все равно что тебе магический кристалл. Блюдце с бегающим яблочком.
— В будущее смотреть?
— Точно. Или в прошлое — на выбор. Тут только важно понять одно: если точка перешейка не определена, все эти блюдца и кристаллы можно сдавать на вес в базарную хиромантию. Без точки перешейка они такое же барахло, как телефон без подключения к сети.
