Когда Чарли пришел в себя, он был привязан к стулу в задней комнате музыкальной лавки — помещение как две капли воды походило на его собственный склад, только составленные башнями коробки были набиты пластинками и компакт-дисками, а не ассортиментом потрепанного барахла. Над Чарли высился черный дылда, и пленник поначалу решил, что дылда обращается в туман или дымок, но затем понял, что рябью подернуто его собственное зрение, — и сразу же всю голову изнутри, как стробоскопом, осветило болью.
— Ай.
— Как шея? — спросил дылда.
— Не сломана? Ноги чувствуете?
— Валяйте, убейте меня, подлый трус, — произнес Чарли, изгибаясь на стуле и стараясь кинуться на своего поимщика; он ощущал себя немножко Черным рыцарем в «Святом Граале» «Монти Пайтона»
[27]
после того, как бедолаге откромсали руки и ноги.
Если этот тип сделает к нему хоть шаг, Чарли сумеет головой протаранить ему причинные — в этом он был уверен.
Дылда резко топнул — прямо Чарли по ноге: мокасины восемнадцатого размера
[28]
из перчаточной кожи привелись в движение двумястами семьюдесятью фунтами смерти и торговца запиленными пластинками.
— Ай! — Чарли заскакал на стуле в круге боли.
— Черт бы вас побрал! Ай!
— Так вы ноги свои ощущаете?
— Заканчивайте. Валяйте. — Чарли вытянул шею, словно подставляя горло под нож: стратегия его заключалась в том, чтобы подманить мучителя, после чего зубами порвать ему бедренную артерию, после чего злорадствовать, глядя, как кровь струится по мятно-зеленым штанам на пол.
Чарли будет долго и зловеще смеяться, наблюдая, как из этого мерзкого ублюдка вытекает жизнь, а потом доскачет на стуле до улицы, впрыгнет на Маркете в трамвай, пересядет на Ван-Несс на сорок первый автобус, соскочит на Коламбусе и два квартала пропрыгает до дома, где его кто-нибудь развяжет.
У него был план — и проездной на автобус, действительный еще четыре дня, — поэтому сукин сын не тому смерти пожелал.
— У меня нет намерений вас убивать, Чарли, — произнес дылда, держа безопасную дистанцию.
— Простите, что пришлось вас стукнуть кассой. Но вы не оставили мне выбора.
— Вы могли бы отведать фатального укуса моего клинка! — Чарли пошарил вокруг глазами: вдруг мужик бросил трость со шпагой где-то под рукой.
— Можно и так, только я предпочел не оставлять пятен и обойтись без похорон.
Чарли напряг мускулы, стараясь разорвать узы, кои, как он теперь осознал, представляли собой пластиковые магазинные пакеты.
— Вы связались со Смертью, вам это известно? Я — Смерть.
— Ага, я знаю.
— Да?
— Конечно. — Дылда развернул спинкой вперед еще один деревянный стул и уселся на него верхом.
Колени у дылды теперь оказались на уровне локтей, и он стал похож на огромную древесную лягушку, готовую прыгнуть на свою насекомую добычу. Чарли впервые разглядел, что у мужчины золотистые глаза, яркие и заметные: с темной кожей они как-то не сочетались.
— Я тоже, — добавил зловещий мятно-зеленый лягух.
— Вы? Вы — Смерть?
— Одна из, не единственная. Не уверен, что единственная Смерть вообще существует. По крайней мере, в наши дни.
Чарли не мог такого постичь, поэтому снова принялся бороться с узами и качаться, пока черный дылда не протянул руку и не утвердил его стул на ножках, чтобы Чарли не опрокинулся.
— Вы убили Рэчел.
— Нет, не убивал.
— Я вас там видел.
— Это правда. В этом-то и проблема. Будьте добры, перестаньте уже дрыгаться? — Он потряс Чарли за стул.
— Но смерти Рэчел я не причинял. Мы так не работаем — по крайней мере, в наши дни. Вы что, в книгу не заглядывали?
— В какую книгу? Вы что-то говорили про книгу по телефону.
— В «Великую большую книгу Смерти». Я послал ее вам в лавку. И женщине сказал, что посылаю, и извещение о доставке получил, поэтому я знаю, что она у вас.
— Какая еще женщина? Лили? Она не женщина, она ребенок.
— Нет, там была женщина где-то вашего возраста, с прической под «новую волну».
— Джейн? Нет. Она ничего не говорила, и никакой книги я не получил.
— Ох, блин. Так вот почему они лезут. Вы не в курсе.
— Кто? Что? Они? Мятно-Зеленый Жнец тяжко вздохнул:
— Нам, видимо, придется тут еще посидеть. Пойду кофе сварю. Вы будете?
— Ну еще бы — сначала вызовете у меня ложное ощущение безопасности, а потом напрыгнете.
— Да вы же весь связаны, мудила, на хера мне у вас чего-то вызывать? Пытался ткань человеческого бытия выеть — так надо ж было кому-то вашу сраку прищучить.
— Ой, ну конечно — давайте со мной теперь по-черному ботать. Расовую карту разыгрываете, а как же.
Мятно-Зеленый поднялся на ноги и двинулся в лавку.
— Сливок надо?
— И два сахара, пожалуйста, — ответил Чарли.
— Такая отпадная, зачем ты ее возвращаешь? — сказала Эбби Нормал.
Она была у Лили лучшей подругой, и они обе теперь сидели на полу склада «Ашеровского старья» и листали «Великую большую книгу Смерти».
На самом деле Эбби звали Элисон, только она не желала больше претерпевать мучения от бесславья своего, как она его называла, «имени рабыни дневного света». Окружающие лучше реагировали на ее избранный псевдоним, чем на имя Лили — Мглива Эльфокусс, которое диктовать нужно было по буквам.
— Оказалось, она Ашеру, не мне, — ответила Лили.
— Он разозлится, если узнает, что я ее присвоила. А поскольку он сейчас, наверно, Смерть, у меня могут быть неприятности.
— И ты ему скажешь, что книжка все это время была у тебя? — Эбби почесала бровь — вернее, штифт с серебряным паучком: пирсинг был свежим, еще не зажил, и не ковырять его было трудно.
Подобно Лили, Эбби вся была в черном — от сапог до прически, с одной лишь разницей: на переде ее черной футболки изображались красные песочные часы «черной вдовы», она была тощее и в своей нарочитой жути больше походила на беспризорника.
— Не, просто скажу, что не туда засунула. Тут такое часто.
— И сколько ты думала, что ты Смерть?
— Типа месяц.
