— Эй, обалдуй. — Носком она потыкала ему в плечо, и Чарли перевернулся на спину, не выпустив из рук младенца.
— Эти сойдут?
— Ты видела свет?
Джейн уронила подушки на пол.
— Чего?
— Свет. Красный. Ты видела в лавке такое, что светилось бы — ну как бы пульсировало красным?
— Нет. А ты?
— Вроде как видел.
— Бросай.
— Что?
— Колеса. Давай их сюда. Очевидно, они горазд до лучше, чем ты меня уверял.
— Но ты же сама сказала, что это просто успокоительные.
— Бросай колеса. Я присмотрю за ребенком, пока ты шивишься.
— На колесах ты не можешь присматривать за моей дочерью.
— Это ничего. Сдавай короеда и иди сиди.
Чарли передал младенца Джейн.
— Маму тоже близко не подпускай.
— Без колес — не смогу.
— Они в аптечке. Нижняя полка в ванной.
Он теперь сидел на полу, растирая лоб так, словно хотел натянуть кожу на свою боль. Сестра пихнула его коленом в плечо.
— Эй, братишка, ты меня извини, ну? Само собой, ну?
— Ну. — Слабенькая улыбка.
Она подняла малышку повыше и взглянула на нее с обожанием, как Богоматерь.
— Что скажешь? Мне такое тоже надо, а?
— Можешь мою одалживать, если понадобится.
— Не-а, мне бы своего. Мне и так уже стыдно, что я у тебя жену одалживала.
— Джейн!
— Шутка! Господи. Иногда ты такой задрота. Иди сиди шиву. Иди. Иди. Иди.
Чарли собрал подушки и отправился в гостиную скорбеть вместе с родственниками; он нервничал, потому что помнил единственную молитву — «День прошел. Иду ко сну»,
[6]
— только не был уверен, получится ли растянуть ее на три дня.
Про высокого мужика из лавки Джейн рассказать забыла.
3
Под автобусом номер сорок один
Из дому Чарли вышел только через две недели — добрел до банкомата на Коламбус-авеню, где впервые и убил человека. Орудием убийства он избрал автобус сорок первого маршрута, шедший от автовокзала «Транс-Бэй», по Бэй-бридж и к Пресидио мимо моста Золотые Ворота. Если вы нацелились попасть под автобус в Сан-Франциско, выбирайте сорок первый: с хорошей точностью, вид на мост у вас будет замечательный.
В то утро Чарли вообще-то не собирался никого убивать. Он намеревался раздобыть двадцаток для кассы в лавке, проверить баланс, ну и, может, захватить в гастрономии белой горчицы.
(Черную он не переваривал. Черная горчица — это приправа, равносильная затяжным прыжкам с парашютом: годится для профессиональных гонщиков и серийных убийц, а Чарли для остроты жизни вполне хватало прекрасных образцов английской белой.)
После похорон друзья и родственники оставили в холодильнике Чарли гору мясной нарезки — ею он и питался эти две недели, однако теперь сохранились только ветчина, темный ржаной хлеб и готовая молочная смесь «Энфамил», а все это без белой горчицы было невыносимо.
Желтоватый пластиковый горшочек он раздобыл, и теперь, когда горчица лежала в кармане пиджака, Чарли было как-то надежнее. Но парня сбил автобус, и она совершенно вылетела у Чарли из головы.
Стоял теплый октябрьский день, воздух над городом по-осеннему смягчился, летний туман прекратил свои неуклонные ежеутренние поползновенья из Залива, а ветерка дуло ровно столько, что несколько яхт, рассыпавшихся по водной глади, выглядели так, словно позировали для художника-импрессиониста. Ту долю секунды, за которую парень сообразил, что его давят, он, быть может, и не радовался такому событию, но лучше денька для смерти все равно бы не выбрал.
Жертву звали Уильям Крик. Тридцать два года, работал рыночным аналитиком в финансовом районе, куда и направлялся в то утро, когда решил остановиться у банкомата. На нем был легкий шерстяной костюм и кроссовки, а полуботинки для работы болтались под мышкой в кожаной сумке на ремне. Из бокового кармана высовывалась ручка складного зонтика — она и привлекла внимание Чарли: хотя по виду сделана была под ореховый кап, пылала тускло-красным, будто ее раскаляли в кузнице.
Чарли стоял в очереди к автомату, стараясь не замечать, стараясь выглядеть незаинтересованным, — но не пялиться он не мог. Она, блядский ужас, пылает, неужели никто не видит?
Суя карточку в банкомат, Уильям Крик глянул через плечо, перехватил упорный взгляд Чарли и попробовал силой воли растопырить полы пиджака в огромные крылья ската-манты, чтобы Чарли не увидел, какой код он вводит. Потом выхватил из автомата карточку, собрал отхаркнутую наличку, повернулся и быстро зашагал прочь, к перекрестку.
Чарли не выдержал. Ручка зонтика запульсировала красным, как трепетное сердце.
Когда Крик дошел до самого бордюра, Чарли окликнул его:
— Простите. Прошу прощения, сэр. — Крик обернулся, и Чарли сказал:
— Ваш зонтик…
В тот момент, миновав перекресток Коламбус и Вальехо, к остановке со скоростью около тридцати пяти миль в час подкатывал сорок первый автобус. Крик глянул на сумку у себя под мышкой, и пятка его кроссовки столкнулась с бордюром. Он стал терять равновесие — какой день ни возьми, все мы тоже так умеем: идем, скажем, по городу, споткнемся о неровность тротуара и для равновесия делаем пару быстрых шажков. Но Уильяму Крику удался лишь один. Шажок назад. С тротуара.
Тут уж пилюлю никак не подсластить, правда? Сорок первый долбанул его прежестоко. Добрых пятьдесят футов летел Уильям Крик по воздуху, пока не вписался в заднее стекло «СААБа» наподобие огромного габардинового мешка с мясом, после чего отскочил на мостовую и начал истекать разными жидкостями.
Пожитки его — сумка, зонтик, золотая галстучная заколка, часы «Таг-Хойер» — поскакали по улице, рикошетом отлетая от шин, ботинок, крышек люков, и что-то упокоилось, преодолев чуть ли не квартал.
Чарли стоял на обочине, стараясь продышаться. Он слышал какой-то писк — словно кто-то дул в свисток детского паровоза; больше он не слышал ничего, и тут на него кто-то налетел. Чарли понял, что ритмично поскуливает сам.
Парня — парня с зонтиком — только что стерло с лица земли. Набежал народ, люди столпились вокруг, человек десять что-то рявкали в мобильники, водитель автобуса едва не расплющил Чарли, несясь по тротуару к луже крови. Чарли качнулся за ним следом.
— Я просто хотел спросить у него…
На Чарли никто не смотрел. Сестра так его убеждала выйти из квартиры, он наконец собрался с духом — и вот на тебе?
— Я просто хотел сказать ему, что у него зонтик горит, — произнес Чарли, словно оправдываясь перед обвинителями.
