— Знаешь, как называется?
— Что?!
— Вон тот дом.
— А разве у него есть какое-то название?!
— Раньше здесь была Вторая мужская гимназия. А ещё раньше он назывался «Дом с гробовой крышкой».
— Глупости какие. Суеверия дурацкие.
— Совершенно точно. Это была никакая не гробовая крышка, а солнечные часы. Народ же был уверен, что это торчит крышка гроба, в котором лежит колдун. Правда, у этого дома и в самом деле необычная судьба: именно здесь в пожаре Двенадцатого года сгорела рукопись «Слова о полку Игореве». И не только она, кстати: чуть ли не вся библиотека Мусина-Пушкина, а домовладелицей была внучатная племянница того самого колдуна.
— Откуда ты знаешь?!
Он, кажется, пропустил вопрос Ирины мимо ушей:
— Идём к Сухаревке, ещё что-то покажу.
— Яша…
— Идём, идём! Скоро стемнеет, будет совсем весело. О, трамвай. Успеем?
Проехав несколько остановок, они спрыгнули с подножки – вернее, спрыгнул Гурьев, а Ирина свалилась ему прямо в руки. Он поставил девушку на землю и взял за руку, как первоклашку:
— Это, между прочим, заколдованное место. Без всяких шуток.
— Ну, перестань, — Ирина нахмурилась, но, глядя в серьёзное, торжественное лицо Гура, не выдержала и прыснула.
— Вы напрасно веселитесь, барышня, — грозно произнёс Гурьев, и у Ирины даже слегка засосало под ложечкой. — Вон там, наверху, — он указал подбородком на Сухаревку, чей шпиль возвышался прямо над ними, — располагалась обсерватория моего тёзки Якова Брюса.
[99]
И фокусы, которые он там выделывал, до сих пор аукаются. Тут по вечерам небезопасно, то и дело какая-нибудь чертовщина случается.
— Кто такой этот Брюс?
— О! — Гурьев назидательно поднял вверх указательный палец. Ирина снова рассмеялась. — Стыдно, барышня. Величайший учёный колдун петровской эпохи Яков Вилимович Брюс, поэт, полководец, дипломат, алхимик, астролог и прочая, и прочая, — что же, вам, выходит, неизвестен? Ага. Так вот, барышня, имейте ввиду: в выходные мы отправимся с вами в Глинки, в имение графа, и я покажу вам тот самый пруд, на котором Яков Вилимович, заморозив воду в середине июня, устроил каток для гостей. А ещё я покажу вам розовый куст, который никогда не цветёт – не потому, что климат ему не нравится, а потому, что это никакой не куст, а заколдованный юноша, имевший несчастье приударить за дочкой графа-чародея. Готовьтесь.
— Боже ты мой, да откуда же ты всего этого набрался?!
— Слушал и смотрел. Это познавательно. Брюс, между прочим, был каким-то образом связан с Мальтийским орденом. Впрочем, это не удивительно: он ведь шотландец.
— А при чём тут шотландцы?!
— Понятно, — вздохнул Гурьев. — Начинать ликвидацию исторической безграмотности следует со времён царя Гороха. Но это позже. А знаете ли вы, барышня, какой девиз красовался на гербе Брюса? Вижу, вижу, что не знаете. Fuimus. По-латыни – «Мы были». Как ты думаешь – что бы это могло значить?
— Что?! Кто – мы?! Почему – были?!
— Вот это нам и предстоит разгадать. Как и другую, куда более важную загадку: какое отношение имеет Брюс к моей семье. Я давно собирался в бывшее имение съездить, теперь и повод нашёлся. Кстати говоря, это единственная усадьба в округе, которую не разграбили в гражданскую. Говорят, Брюс туда регулярно наведывается.
— Надеюсь, это чепуха.
— А я надеюсь, что вовсе даже наоборот. Занятно будет поболтать со стариком и узнать, как он сумел научиться сохранять своё тонкое тело, то бишь, как это называют дилетанты, «душу». Что скажешь?
— Ты серьёзно?!
— Вполне, — Гурьев заговорщически усмехнулся. — Это всё глупости, что Брюс знался с чертями. Насколько я понимаю, он их гонял, то есть был экзорцистом, а не чернокнижником, что для стародавней публики не составляло ровным счётом никакой разницы.
— Но тебя-то почему вся эта мистика интересует?!
— Потому что в этом что-то есть, — неожиданно задумчиво произнёс Гурьев. И снова взял Ирину за руку: – Вперёд?
Ирина, в отчаянии замотав головой, взмолилась:
— Всё, я больше не могу… У меня сейчас расплавятся мозги и отвалятся ноги! Ты совсем не устал?!
— Нет, в общем. Но раз ты устала – давай присядем, — и Гурьев увлёк Ирину в сторону, туда, где под деревьями расположились несколько скамеек. Усевшись, Ирина в откинулась на спинку:
— Ужасно устала. Правда. Не сердись… Оставь что-нибудь на следующий раз, ладно?
— Ну, что ты. Я ещё ничего не рассказал.
— Да?! Ну, знаешь! По-моему, ты вполне в состоянии преподавать историю. В университете.
— Я подумаю об этом, — серьёзно кивнул Гурьев, пряча улыбку. — Немного опасно преподавать историю. Она ведь ничему не учит. Литература – куда изящнее. Не так ли?
— Ужас, — Ирина вздохнула. — Тебе, должно быть, очень скучно в школе, нет?
— Нет. Мне любопытно. Я, в общем-то, неплохо отношусь к людям. К ребятам, к учителям. Ну, в общем. Есть, конечно, отдельные персонажи, которые мне не слишком приятны. Но это эпизоды. И потом, в школе есть ты.
