— Нет, вы не дух, — улыбнулась она вздрагивающими губами – но глаза при этом оставались серьёзными и продолжали изучать Гурьева, — пристально. — Не дух, конечно. А кто? Осназ?
[11]
Надо же, какая наблюдательная, подумал он. Слова какие знает. Чудо, настоящее чудо. Ну-ну. Наступит, интересно, когда-нибудь время, когда девушкам в России не нужно будет ни знать таких слов, ни даже представлять себе, что такие слова вообще существуют? И думать о военных тайнах?! Нет, решил он. Я не доживу.
— Давай-ка я на царапину взгляну, — Гурьев, пропустив вопрос мимо ушей, так, словно он и не был задан, присел и быстро, профессионально пробежался пальцами по следу от ножа. На самом деле царапина, с облегчением понял он, даже шрамика не останется. А почему я думаю об этом?! Он выпрямился: – Ерунда. До свадьбы заживёт. Не били тебя?
— Нет, — девушка тряхнула волосами, — норовисто и сердито.
— Чудесно, — будто не замечая её гнева, Гурьев кивнул и продолжил: – План следующий. Моя одежда – метров сто восточнее по этому бережку. Наденешь мою рубашку, она сойдет за экстравагантный халат, и подождёшь меня у спасателей. А я схожу за таксомотором и отвезу тебя домой. Там переоденешься и вернёшь мне моё имущество. На всё про всё времени час, не больше, у меня дела. Как тебя зовут?
— Даша. Даша Чердынцева. А вы, всё-таки – кто? Вы ведь не флотский, загар у вас – не такой…
Это очень хорошо, Даша, подумал Гурьев совершенно спокойно. Это замечательно. И то, что ты Даша. И то, что Чердынцева. Не Мария не Иванова и не кто-нибудь ещё. Это очень хорошо. Очень. Дивно. Чудно. Прелестно. Восхитительно. Интересно, я что-нибудь – когда-нибудь – пойму?!
В личном деле Чердынцева не было никаких фотографий, кроме уставного снимка самого капитан-лейтенанта, — совершенно обыкновенного, такого, какими украшают кадровики десятки тысяч личных дел красноармейцев и командиров по всей стране. О дочери в личном деле сведений содержалось и вовсе на полстроки – правда, Гурьев отметил: имя хорошее, настоящее, «несовременное». Вот и всё, подумал он. Конец маскировки, вся бутафория – псу под хвост. Проклятье. Как такое могло получиться?!
— Я учитель, — Гурьев вздохнул. — Литературы.
— Не рассказывайте, раз нельзя, — невзирая на полотенце, Даша исхитрилась пожать плечами. Она почти совсем успокоилась – удивительно быстро, и её больше не колотила нервная дрожь. Ах, молодость, молодость, подумал Гурьев. Есть всё-таки хоть какие-то преимущества. — Вам же нельзя. Я понимаю.
И опять посмотрела, — нет, вовсе не на хронометр и не на браслет. На два – Даша не знала, как правильно они называются, — предмета, висевших у Гурьева на шее на длинных цепочках. Один – из металла, похоже, серебряный, и ещё один, поменьше – из неизвестного Даше светлого камня. Гурьев отрефлексировал её взгляд:
— Ну да, — подтвердил он, придавая голосу необходимые беспечные модуляции. — Нельзя. Я только что приехал. Сегодня. Замечательный у вас город. Зелёный, солнечный, тихий – просто прелесть. А осназ – это что такое?
— Не смейте таким тоном со мной разговаривать, — сказала девушка, и глаза её сверкнули так, что Гурьев весь подобрался. — Я не певичка из кафешантана, а мой папа – капитан боевого корабля. Так что я знаю, что такое осназ. Понятно?!
Вот оно, решил Гурьев, вот оно. Как же это?! Не бывает такого. Не бывает, и всё!
— Извини, пожалуйста, — он вздохнул. — Конечно, я тоже знаю, что такое осназ. И ещё много чего знаю. И я не стану никогда больше разговаривать с тобой, как с певичкой из кафешантана. Никогда. Обещаю. Честное слово. Простишь меня?
— Прощу, — кивнула Даша. — Только если слово держать будете.
— Буду, — без всякого лукавства подтвердил Гурьев. — Но я действительно работаю в школе. А самбо – это хобби.
— Это не самбо, — очень спокойно и тихо возразила девушка. — Такого самбо не существует. Вы обещали.
— На самом деле это именно самбо, — резко, словно кнутом, стеганул голосом Гурьев. Не хватало мне ещё тебе историю создания универсальной боевой системы докладывать и свою выдающуюся роль в её разработке и развитии, усмехнулся он мысленно. — Но ты права: на соревнованиях по самбо такого не показывают. И не будут показывать. Никогда. Я доходчиво излагаю? — И тотчас же, микшируя угрожающие нотки, улыбнулся: – Как считаешь, получится из меня учитель?
— Наверное, — Даша не очень неуверенно и с некоторой как будто опаской опять пожала плечами. — А где вы работать будете?
— В Первой школе.
— А я там учусь, — вдруг улыбнулась Даша. Улыбка была такая, что Гурьева едва не опрокинуло – мгновенная, неожиданная и разящая, как ночной выстрел в лицо. — Десятый «Б». Правда? У нас в школе?
Он кивнул, стараясь смотреть куда-нибудь поверх головы девушки. Лихорадочно пытаясь понять, на кого она так удивительно, невероятно похожа. Похожа до такой степени – Гурьев готов был поклясться: эти глаза, эту мимику, моторику – он уже где-то видел. Где? Когда? И не мог никак вспомнить, — он, с его феноменальной от рождения, а потом развитой годами специальных упражнений зрительной памятью. Он даже испытал нечто, отдалённо напоминающее раздражение. Очень уж некстати оказалась внезапная «амнезия». Ну, а совпадение времени и места – просто не лезло ни в какие ворота. А тут ещё – такая улыбка.
— Правда. Значит, отец – капитан корабля. А это случайно не военная тайна?
— Нет. Капитан-лейтенант Чердынцев, эскадренный миноносец «Неистовый», — она так гордо это сказала, и так вскинула подбородок, — Гурьева проняло до самой печёнки. — Типа «Дерзкий». Который после «Новика» строили, того, балтийского, знаете?
— Знаю, — Гурьев сдержанно кивнул. Ну, надо же. — Он где, дома сейчас?
— Нет. Он… на работе. Мы с ним вдвоём, моя мама умерла, когда я родилась. Ну, просто, чтобы вы не боялись спрашивать. Я её даже не помню.
— Ясно. Что это за публика такая была? Может, расскажешь?
Он всё ещё надеялся, что это обычная история – хулиганы к девушке прицепились. Уже знал: это не так, но всё-таки – теплилась ещё надежда, крошечная совсем.
— Я их так, в лицо видела, некоторых. И… этого тоже. Только я с такими не вожусь.
А вот это даже я понимаю, подумал Гурьев.
— Вы ведь его не убили? — вдруг тихо спросила Даша.
— Нет, — отрезал Гурьев. А если да, подумал он, то что – будем вызвать милицию, составлять протокол и садиться в ДОПР? И почему мне так настойчиво мстится, что я напрасно не вышиб этой твари мозги на песок?! И небрежно махнул рукой: – Оклемается к вечеру. Далеко нам до места вашей с отцом постоянной дислокации топать?
— Не очень. Это на Морской, — после паузы произнесла Даша, снова посмотрев Гурьеву в глаза. Голос её прерывался от едва сдерживаемых слёз, но всё-таки второй раз она не заплакала.
