Книга Киммерийская крепость, страница 50. Автор книги Вадим Давыдов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Киммерийская крепость»

Cтраница 50

— Контрабанда это. Серьёзная. А Чердынцев – видать, здорово ему дорожку перешёл. Про него-то ты точно слыхал.

О, да, подумал Гурьев. Про него – более, чем достаточно.

— И что?

— Эх. Что?! Ферзь это, вот что. Без меня завелась тут эта падаль.

— При тебе не завелась бы, — не то спросил, не то констатировал Гурьев.

— Отож, — Кошёлкин кивнул утвердительно. — Послушай-ка, сынок. А можно, я тебя спрошу кое-что?

— Конечно, дядь Лёш.

— А ведь тебе этот Ферзь – на один зуб. Скажешь, нет?

— Знаешь, дядь Лёш, — задумчиво проговорил Гурьев. — Я тебе так вот попробую объяснить. У строителей пирамид была такая интересная привычка – ловушки для будущих гробокопателей оставлять. Ну, например: поставят тумбочку посередине хода, а на тумбочке – золотая фигурка с полпудика весом. Стоит он, весь из себя такой, прямо в руки так и просится, — бери, не хочу. Ты его хвать – а он, оказывается, на педальке хитрой стоял. Отпустил воришка педальку – и поехали из стен жернова, да и осталось от нашего воришки одно мокрое место. Вот этот Ферзь, сдаётся мне, и есть такая фигурка. Даже имечко – вполне.

— Ишь, чего навыдумывали, поганцы, — усмехнулся Кошёлкин. — И на кого же такой капкан поставлен? Не на тебя ли?

— Не именно на меня. Но стоит – и часа своего дожидается. Так, вообще.

— И как же народ умудрялся пирамиды-то обчищать? Ведь умудрялся? А?

— Так ведь голь – она на выдумки хитра, дядь Лёш. Есть несколько трюков. Например, придержать площадку-педальку рукой. Или – золотую фигурку убрать, свинцовую – поставить. Раз – раз.

— Так это ж заранее надо знать – и куда ставить, и свинца сколько взвесить. Нет?

— Да, — согласился Гурьев и улыбнулся. — А ты мне на что, дядь Лёш?

— Ишь, какой. Понятно.

— Это хорошо, что понятно.

— Понятно, понятно. Ну, видимо, придётся вспомнить мне молодые годы. Посиди, — бросил он Гурьеву и вышел.

Снова появился Кошёлкин через несколько минут – собранный, одетый в габардиновый костюм, в мягких парусиновых туфлях, косоворотке. Сев за стол, спросил:

— Оружие-то есть у тебя, Яков Кириллыч?

— А у тебя, дядь Лёш?

Кошёлкин достал «Браунинг № 2», подтолкнул Гурьеву. Гурьев улыбнулся едва заметно, под удивлённо взлетевшими бровями Кошёлкина разобрал пистолет, посмотрел в ствол через казённик, собрал, вставил обойму и толкнул «Браунинг» обратно Кошёлкину:

— Если бы ты знал, дядь Лёш, как я рад, что ты есть. А не страшно ствол в доме держать, по нынешним-то временам?

— Я своё отбоялся, — пригладил седины Кошёлкин. — Бери, если надо. Я обойдусь.

— Нет. Это я обойдусь. Довольно легко обойдусь, дядь Лёш. Не сомневайся.

— Ты героя-то из себя не строй, — сыщик насупился. — Ферзь – это тебе не босота какая, это серьёзно.

— А ты сам-то, дядь Лёш, — среагировать успеешь?

Кошёлкин опять его обрадовал, — да так, что Гурьев не счёл нужным сдержать улыбки, глядя в чёрный бездонный зрачок ствола: скорость, с которой сыщик управился с пистолетом, сделала бы честь любому из оперативников угрозыска раза в три помоложе Кошёлкина. Гурьев отвёл ладонью ствол оружия:

— Ух, дядь Лёш. Здорово.

— Так-то, — торжествующе проворчал Кошёлкин, пряча «Браунинг». — А ты думал, я всё пропил уже? Может, возьмёшь всё-таки? Молодой ты, жить тебе ещё да жить, а Ферзь – это тебе не шпана подзаборная.

— Ну, ладно, ладно, дядь Лёш, — примирительно сказал Гурьев. — Раз уж ты так настаиваешь.

Кошёлкин не выдержал – отпрянул, и отвёл взгляд от ствола, что уставился ему в лицо из руки Гурьева. И по тому, как поплыли у сыщика глаза, как задёргались мелко-мелко нижние веки, понял Гурьев, что скорость его старик совершенно правильно оценил. Не знанием – чутьём. Гурьев кивнул, подтверждая. И протянул оружие Кошёлкину, — теперь рукояткой вперёд:

— Извини, дядь Лёш.

Кошёлкин взял пистолет осторожно, словно это была граната с выдернутой чекой. Осмотрел внимательно, со всех сторон, пожевал губами задумчиво. Очень задумчиво. Очень.

Возвращая Гурьеву оружие, сыщик вздохнул:

— Значит, всё ж таки правильно я угадал. Не должно тебя быть. А уж ствола такого – так и вовсе.

— Ты, в общем, правильно угадал, дядь Лёш, — кивнул Гурьев, убирая пистолет в кобуру скрытого ношения за поясом. — Ну, почти правильно.

— Где ж это такие чудеса творят?

— У нас, дядь Лёш. В России.

— Вот так, значит.

— Вот так, — не стал отпираться Гурьев. — А что значков да буковок на нём нет, — так просто не время ещё. А придёт время – поставим и буковки. Я тебе его не сватаю, потому как на освоение и пристрелку время требуется, а его у нас нет.

— Грамотный, — усмехнулся одобрительно Кошёлкин. — Молодец. И что дальше?

— Дальше? — Гурьев сделал вид, что задумался. — Дальше вот что. Знаешь, мы как сделаем? Я буду с нашими прекрасными дамами, как обычно, а ты, как завечереет, прямиком тоже к Нине Петровне. Почаёвничаете, поговорите за жизнь.

— Сводник, на мою голову, — пробурчал Кошёлкин, но только для порядка, потому что предложение Гурьева явно пришлось ему по сердцу, — если не сказать больше. — Не журись, хлопец. Я покамест ещё ничего не забыл.

— Не сомневаюсь. А сейчас какие планы?

— Сейчас я с парой-тройкой своих старых приятелей покалякаю. До вечера время есть. В семь буду у Нины… Петровны. Сегодня тебе всех сведений не обещаю, пару, тройку дней мне надо. Соберу тебе, как в прежние времена говорили, досье. Годится?

— Годится, дядь Лёш. Даже очень.

— Ну, с Богом. Ты в Бога-то веришь, или как?

— Или как, дядь Лёш.

И Гурьев широко, радостно улыбнулся.

Сталиноморск. 4 сентября 1940

Навестив крепость, Гурьев отправился в школу пешком, решив раньше времени не эпатировать коллег и Завадскую. Дела – всякие, а школа – школой. Никогда не делал ничего абы как – и это тоже. Учитель – так учитель. Это служба – так уж служба.

Из всех его умений и знаний лишь один-единственный дар всегда оставался главным – умение притворяться. Умение стать тем, кем нужно стать – на время или навсегда. Например, учителем литературы.

Как только он заговаривал, в классе мгновенно устанавливалась звенящая тишина: дети уже знали, что начнётся сейчас, предвкушали это. Не испуганное молчание, в котором внимают грозному ментору, — нет. Это была тишина театрального зала – перед выходом на сцену обожаемого кумира. Он никогда не произносил «учительских» слов. И даже слово «урок» не звучало ни разу:

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация