— Я надеюсь, вы понимаете.
— Я понимаю даже гораздо больше, — Гурьев стёр улыбку с лица с такой скоростью, что Завадская вздрогнула. — Увы. А ещё я очень много знаю. Так что вы не бойтесь, дражайшая Анна Ивановна. Я прикрою, если что. Поскольку имеются и возможности, и полномочия.
— Вот как.
— Да. А пока, с вашего позволения, откланяюсь, — и Гурьев поднялся.
Сталиноморск. 5 сентября 1940
Проконтролировав копающихся в крепости археологов, Гурьев отправился на работу. Зайдя на урок в 10 «Б», — история, улыбнулся Широковой изо всех сил, отчего бедняжка едва удержалась на ногах, повернулся к классу и, грозно насупившись, велел остаться на классный час. И вышел, слыша за спиной радостный шум, который успел уже полюбить.
Не то чтобы он волновался. Просто Гурьев положительно не ведал, с какого угла приступать к задаче, и потому решил начать, как Бог на душу положит:
— Ну, архаровцы, — он обвёл своих подопечных грозным взглядом, — признавайтесь, чья это идея – заполучить меня классным папой?
Ребята загалдели, засмеялись. Гурьев поднял руки:
— Вот что, дети мои. Раз вы такие умные, то план внеклассной работы будете сами составлять. Вы всё-таки в школе десятый год, а я – четвёртый день. Так что – вам и карты в руки.
Тут уже гвалт поднялся совершенно невообразимый. Гурьев сел за учительский стол и с отсутствующим видом уставился в окно, боковым зрением наблюдая за учениками. Кажется, начало им понравилось.
— Яков Кириллыч, Вы серьёзно?!
— Во здорово!..
— А можно…
— Да подожди ты! Дай сказать…
— Яков Кириллыч, Яков Кириллыч! А мы, значит, можем всё, что хотим, делать!?
Гурьев задумчиво поскрёб большим пальцем ямочку на подбородке:
— В пределах разумного. Я не уверен, что предложение покидать стулья из окна найдёт в моём лице широкую поддержку. Кроме того, я категорически не одобрю идею забросать прохожих водяными бомбочками. Ну, а в остальном – пожалуйста.
Ответом ему был громовой хохот. Когда он смолк, кто-то из мальчишек сказал:
— А мы в походе сто лет уже не были! Яков Кириллыч, давайте сходим, а?
— Куда?
— А в Старую крепость. Можно?
Почему нет, подумал Гурьев. Хороший повод для истории. И кивнул.
— Ур-р-ра-а-а-а-а!!!
— Значит, первым пунктом внеклассной работы у нас поход. Когда?
— А в воскресенье!
— Следующее!
— Нет. Не годится. Я могу двадцать первого, а потом буду смертельно занят. Годится двадцать первое?
— Годится!!!
— Добро. Быстро сели все на места, сейчас распишем, что взять с собой и кто что понесёт. Ну, тише, я кому сказал?!
Когда обязанности распределились, Гурьев встал у доски:
— Все свободны, кроме Чердынцевой.
Класс, радостно заулыбавшись, загрохотал было крышками парт, но замер, услышав голос нового классного воспитателя – спокойный голос, модуляции которого, кажется, искажали пространство:
— Тихо и по одному. Сомов, Остапчик. Ваше задание в силе. Ждите в коридоре.
Когда ребята, всё больше на цыпочках, покинули кабинет, Гурьев подошёл к Даше, сел за парту с ней рядом:
— Что надумала, дивушко?
— Ничего, Гур. Не знаю.
— Дело ясное, что дело тёмное. Не знаешь, когда точно отец возвращается?
— Нет. Это же военная тайна!
— Ну, разумеется, — покивал Гурьев. — Конечно, тайна. Это правильно, это ты молодец. Ладно. Двигай к Нине Петровне, ребята ждут. Что-нибудь нужно, кстати? Продукты, может быть?
— Мы с Денис Андреичем в военторге вчера по папиному аттестату отоварились. Нине Петровне всё кстати. А я… Мне много не нужно.
Это точно, подумал Гурьев. Много не нужно. Двое за руки, двое за ноги. А пятый с инструментом. Порвут, как козу. Никакая наука не поможет. Сказать ей об этой записке, будь она неладна? Если всё это именно из-за докладной Чердынцева, и черновик уже ушёл за кордон – а она не знает об этом? Или она ничего вообще не знает? А если я ошибаюсь? Если всё это – чулки и помадки? Если я начну сейчас её расспрашивать, начнётся настоящий кошмар – «не думай о белой обезьяне». И она перестанет мне верить. И я не смогу ей сказать потом нечто куда более важное, чем эта проклятая записка. Нет. Нельзя. Её доверие, она сама – важнее, неизмеримо важнее любой толпы кораблей и самолётов. Поэтому – нет. Не скажу. Не спрошу. Точка. Иерархия приоритетов. Он представил себе – нет, не представил, разве можно представить такое?! — подумал о том, что станет с этим лицом, с этой кожей, с этими глазами, когда в них плеснут серной кислотой. Подумал, как легко – при помощи маленького кусочка свинца – превратить это живое, ненаглядное чудо в кусок холодной протоплазмы. Что случится, когда она попадёт в крючки к «специалистам» – профессионалам, внутри которых сидит настоящая нежить. С другой иерархией приоритетов. Как станет ошмётками человека, готовыми на всё, абсолютно на всё – лишь бы прекратилась боль. И когда эти творят такое – ах, какая у них эрекция. Гурьев прищурился на миг и отвернул голову, чтобы Даша не увидела его глаз. Не нужно было ей сейчас этого – глаза его видеть.
— Гур? Что с тобой?
— Ничего, ничего. Всё нормально. Идём, у меня ещё дела.
— Какие?
— Дарья. Давай ты не будешь пытаться мной управлять.
— Нет, — Даша провела рукой по роскошной своей косе, перекинула её на грудь. — Я не пытаюсь. Но я же сказала – я собираюсь тебе помогать. А чтобы правильно тебе помогать, я про тебя должна всё знать. Всё-всё! А то – я чувствую, но сказать никак не получается.
Что ты за диво такое дивное, ужаснулся Гурьев. Как же это так, а?!
— У меня действительно дел по горло.
— Это не ответ, — нахмурилась Даша.
— Ох, не строй меня, дивушко, — покачал головой Гурьев. — Это, знаешь ли, чревато.
— Я тебя… не строю, Гур, — тихо сказала девушка. — И не вешаюсь тебе на шею. Ты сам сказал: мы друзья. У друзей не должно быть секретов друг от друга. Я же не виновата, что мне нечего тебе рассказать. И потом, если я у тебя на глазах буду, тебе станет спокойнее. Разве не так?
Ох, дивушко моё, подумал Гурьев. Дивушко, дивушко. У тебя есть, что мне рассказать. Но я не спрошу тебя об этом. Господи. Рэйчел.
— Хитрая, — усмехнулся он. — У меня есть дела в городе. И в крепости. А потом я буду с твоими телохранителями совершенствовать боевое искусство. Годится такой план?
— А потом? Вечером? Возьми меня с собой, куда ты пойдёшь. Пожалуйста. Я тебе не помешаю, честное слово.
