— Кто ж Ляксей Порфирьича не знает! Сыщик легендарный, можно сказать.
— Вот. Легенда живёт и действует, Денис.
— А как ты его?!
— Вот любопытный какой, — улыбнулся Гурьев и так поморгал, что у Шульгина пропала охота задавать вопросы.
— Ладно. Зови ребят, потопаем.
— Денис.
— Да?
— В школе оружие есть?
— Что?!
— Семь футов тебе, Денис Андреич. Под килем, — кивнул Гурьев и шагнул в калитку и обернулся: – Дети выйдут сейчас.
Он вошёл в дом, кивнул девушке, Феде и Степану:
— По домам, с Денисом Андреевичем, — и, увидев, как вскинулись ребята, пресёк бунт в зародыше: – Это не хулиганьё местное – это уголовники. Ситуация, близкая к критической. Поэтому – не спорить. Давайте, всё. Даша, я к Нине Петровне на минутку, потом поговорим.
Заглянув на половину хозяйки, убедился, что ни на какой рынок та и не думала ходить, конечно же.
— Нина Петровна.
— Да, голубчик?
— Спасибо вам. Вы мне, действительно, так помогли. Я ваш должник.
— Пустое, Яков Кириллыч, — улыбнулась Макарова. — Я знала, что вы с Алё… общий язык с Алексеем Порфирьичем найдёте.
— Я попросил его переночевать с нами сегодня. Может, это продлится ещё какое-то время. Увы. Уж не обессудьте.
— Яков Кириллыч! Так всё вот?!
— Ага, — обезоруживающе улыбнулся Гурьев. — Скажите, Нина Петровна. Можете допустить на мгновение – я не дурак и многое понимаю, несмотря на мой предосудительно юный возраст?
— Очень даже могу, — кивнула Макарова.
— Так шли бы вы замуж за Алексея Порфирьевича, Нина Петровна. Это же немыслимо – столько лет. И он вам по сердцу, и вы для него – свет в окошке. А?
Макарова молчала, разглядывая Гурьева. На скулах у неё проступил румянец. Наконец, она сказала, поднеся руку к горлу:
— Какая из меня невеста, Яков Кириллыч.
— Детство кончилось. Это правда. А жизнь – нет. Не сердитесь на меня, Нина Петровна.
— Я не сержусь, — тихо сказала Макарова. — Я понимаю, вы догадались, он же не мог сказать.
— Конечно, нет. А пить он не пьёт больше. За это не беспокойтесь.
— Кто вы, Яков Кириллович?!
Гурьев улыбнулся и исчез, — вопрос – по контексту – был явно риторическим.
Даша была явно напугана, но старалась виду не подавать. Гурьев улыбнулся:
— Ты присядь, дивушко. Разговор у нас с тобой будет обстоятельный.
— Я тогда чай сейчас приготовлю. Я быстро.
— Хорошо.
Девушка вернулась в комнату с подносом, чашками и сушками. Поставив на стол, снова скользнула на кухню и принесла чайник. Гурьев помог ей разлить кипяток:
— Теперь слушай свою историю, капитанская дочка.
Когда Гурьев закончил, Даша улыбнулась:
— Ну, папка рассвирепеет, — И посерьезнела: – Думаешь, они меня убить хотят?
— Ох, нет, дивушко, — усмехнулся Гурьев. — С человеком можно вещи куда более весёлые проделывать, чем просто убить. Просто убить – это слишком просто.
— А… что?
— Добро пожаловать в настоящую жизнь, дорогая, — Гурьев обнажил в плакатной улыбке острые, белые зубы. И тотчас же стёр оскал, спросил участливо: – Страшно?
Даша, помедлив, кивнула. У неё даже носик побледнел и заострился. Дивушко моё дивное, подумал Гурьев. Ну, ничего, ничего. Я тут. И меня это радует. Всё нормально.
— Это правильно, дивушко, — Гурьев дотронулся до её руки. — Бояться не стыдно. Не боятся только дураки.
— А ты?
— Я опытный и тренированный. И я из другой обоймы, Дарья.
— Думаешь, я не знаю, почему ты от меня руками и ногами отбиваешься? — проговорила Даша, посмотрев в окно.
— Ну, и почему же? — заинтересованно улыбнулся Гурьев, подпирая ладонью подбородок и устраиваясь поудобнее на стуле, как ребёнок в ожидании захватывающей дух истории.
— Потому что ты страшный, Гур, — не принимая игры и не повышая голоса, продолжила девушка. — Не только из-за неё, из-за Рэйчел. Потому что ты можешь причинить человеку боль нарочно, намеренно. И убить можешь – не только в гневе, не просто в бою. Убить, потому что считаешь: так нужно. Просто поэтому.
Он убрал локоть со стола, коротко глянул на Дашу, провёл ладонью по своей щеке, — не колючая ли. И кивнул:
— Правильно. И поэтому тоже. Я отойду – должен вот-вот Алексей Порфирьевич Кошёлкин объявиться, у нас тут будут разные невесёлые мужские разговоры. А с тобой мы вечером поговорим. Обо всём на свете. Всё равно сейчас мне от тебя буквально ни на шаг отходить нельзя.
— Хорошо, — нахохлившаяся Даша покорно поднялась. — Ты на меня не злишься?
— Да за что же?!
— Ну… Это ведь из-за меня всё…
— Какая чушь, — сердито сказал Гурьев. — Какая чушь. Марш книжку читать, пока тебе ещё что-нибудь в голову не залезло.
Громко постучав кулаком в косяк, в комнату вошёл Денис:
— Всё путём, командир. Чай пьёте?
— Уже. Опоздал.
— Да? Это плохо. А к после чаю чего не найдётся?
— Товарищ Шульгин. Я мораторий объявил. Или ты не понял?
— А… этот… мора… тора… Это что, совсем, что ли, ни капли?!
— Совсем, Денис Андреевич.
У Дениса возникло ощущение, что последние слова произнёс не человек, а орудийная башня главного калибра линкора «Гангут». Тремя стволами сразу. Даша, кажется, испытала похожее чувство. Денис, прогоняя наваждение, потряс башкой:
— Виноват, командир.
— Помилован, — Гурьев улыбнулся. — Не скучайте тут. Дарья, ты за ними всеми тут присматривай. Нина Петровна одна с этой ордой мужиков не справится. Ладно? Не подведёшь меня?
— Нет, Гур, — отрицательно качнула головой девушка и улыбнулась. — Тоже мне, орда. Ни за что.
— Ты в него не втюрилась, часом? — подозрительно уставился на девушку Шульгин, когда Гурьев вышел. — Что это за «Гур» такой, а?!
— Просто мы друзья, — тихо сказала Даша. — Он такой…
— Ох, гляди, Дарья Михайловна, — остервенело погрозил ей пальцем Денис. — Ох, гляди у меня!
* * *
Явился Кошёлкин. Приветственно кивнув, старик спросил:
— Чего у вас тут физии такие?! Нина перепуганная. Что-то не в цвет?
— Можно и так сказать.
— И что же?
— Да хорёк этот, Свинцов, в школу заглядывал. И не один. Заведующая сказала – с какой-то урлой посерьёзнее. Чего-то я недоучёл, дядь Лёш, и это меня отнюдь не радует.
