— Бокрянику… — зарделась Гликерья, — у Свилеватой Тропки знатная, а мне для жильцов с рынка всё фунт-другой в подарок да передадут. Бокряника — ягода злая, докуда ее морозом не будланет, никак в перегонное класть нельзя. Ну, я уж соблюдаю…
— Знатно соблюдаешь! — крякнул капитан, масляно глянул на Гликерью (которой был моложе самое малое лет на пятнадцать), и надолго вышел вон из нашего повествования.
— Всё учтено могучим ураганом, — подытожил Федор Кузьмич, печально, хотя без сочувствия поглядывая на люк, ведущий в подпол с шестью выданными головой рабами, — Архимагир — это, надо думать, по-здешнему — шеф-повар. Кажется, здешние шеф-повара любят готовить отбивные.
— Дедушка осудил! — строго отрезала Гликерья.
— А я не возражаю. Только лечить этих… дубоедов, что ли? — лечить их все едино мне… — Федор Кузьмич вздохнул и пошел собирать мази. Тоня и младшая компаньонка привезли с прогулки юного Павлика. Гликерия Касьяновна включила телевизор.
— Хорошо, хоть не по пятому разряду осудили, — буркнул Федор Кузьмич, берясь за скобу люка. Гликерия заинтересовалась, про Святую Варвару нынче было еще не скоро.
— А по пятому вовсе бы шкуру сняли. Пятый разряд государственных преступлений — составление тайных обществ. После такого приговора, хозяюшка, моя помощь не требуется. — Лекарь со вздохом открыл люк, зажег свечу и удалился в подпол, из которого доносились воющие и хнычущие звуки вперемешку с российскими и киммерийскими матюгами в «убедительном, отнюдь не сослагательном» наклонении со всеми бесконечными оттенками императивов, какие только в силах измыслить мозги бывших стражей закона, только что получивших в общей сумме шесть сотен соленых плетей и на ближайшие двенадцать лет обреченных славными статьями Минойского кодекса быть домашними рабами далеко не самого доброго в Киммерионе камнереза.
Год на дворе стоял разнообразный, — точней, на разных дворах стояли разные годы. А поскольку с набережной стороны со времен государя Петра Великого дом Романа Подселенцева был оборонен доской «Свободен от постоя» — то и год в этом доме тоже не стоял никакой. Был не год, а время. Время Святой Варвары — для Гликерии. Время сына Павлика — для Тони. Время Нинели — для Дони. Время юности — для Варфоломея. Время старости — для Романа. Время скорби — для шестерых выпоротых. Время ожидания будущего — для Павлика.
А для Федора Кузьмича времени не было. Его время давно утекло в северный океан вместе с водами сибирской реки Чулвин, по которой он взял себе фамилию. Но одного Федор Кузьмич отрицать бы не стал: хотя время нынче и отсутствует, но делает оно это как-то очень необычно. Не так, как всегда и раньше. А так, как теперь и потом. Иносказательно, недостоверно и весьма сомнительно. Киммерийское время, никак иначе.
5
Я думаю так, владыко, что мы все на один пир едем.
Николай Лесков. Соборяне
Если выйти с крыльца дома Романа Подселенцева на Саксонскую набережную, и пойти на юг, вверх по течению Рифея, то можно время от времени касаться пальцами парапета, сложенного из точильного камня, можно трогать мягкие веточки вечнозеленой киммерийской туи, которой набережная обсажена. Мостов тут нет, одни лишь переправы устроены для тех, кто хочет на Земле Святого Витта помыться да поклониться важным могилам. Слева останутся переулки Скрытопереломный, Четыре Ступеньки и Давешний, а в конце набережной откроется квартал зелени, огороженный прекрасной кованой решеткой: Роща Марьи. Посреди рощи — пруд, облицованный все тем же точильным камнем, — в том пруду, говорят, лет тому назад сотни с две какая-то Марья, очень бедная, от возвышенных чувств утопилась. Насчет этой Марьи в Киммерионе собран, издан и рекомендован для изучения в пятом классе гимназии целый сборник легенд.
На берегу пруда — городская достопримечательность: палеолитная статуя Венеры Киммерийской. Статуей ее считают только уроженцы Киммериона, на сторонний взгляд это булыжник булыжником, слегка сужающийся кверху, — в полтора человеческих роста. Саксонская Набережная за Рощей заворачивает к востоку и приобретает название Скоттской; возле Венеры стоят скамеечки и песочницы, досужие киммерийцы, отпустив деток играться, могут через протоку созерцать на юге, на Кроличьем острове, дивную шатровую часовню Артемия и Уара, где в полночь раздается удар колокола. Вот по этой набережной, в этот садик и водили женщины гулять самого младшего жильца подселенцевского дома — некоренного киммерийца Павла.
Киммерион — большой город: если сесть в трамвай, заворачивающий кольцо на самом севере города, в сотне сажен от Рифейской стрелки на острове Полночный Перст, и ехать на юг, через Моржовый остров, через Медвежий, по набережной Банной Земли и в центр, на Елисеево Поле, и дальше, дальше на юг, тем путем, что уже был описан выше — то всего полверсты не доедешь до самой южной точки Киммериона, до выложенной точильным камнем набережной со старинным, никому не понятным названием Обрат. Длина такого пути с севера на юг — тридцать пять верст с киммерийским гаком. Гак в Киммерии из-за ворочаний Великого Змея — величина переменная, поэтому европейскими единицами измерения Киммерион не обчислишь, удобен для его обмера только киммерийский салтык, а в нем даже количество аршин в разные дни — разное. Для простых же киммерийцев Гак — имя собственное, так называется площадь перед Обратом, на которой складывают выменянные у бобров бревна железного кедра и других дорогих деревьев; Обрат — то самое место, где наваливается всеми своими громадными водами на Киммерион Рифей-батюшка, именно сюда приводят на обмен и на продажу брёвна бобры, существа по киммерийским законам полногражданственные и, хотя молчаливые, но любители склок и сутяжничества редкостные. На их салтык Гак чересчур велик. На простой салтык, на человечий — на нем повернуться негде.
Настоящих чудес в городе немного, но — есть. К примеру, главная улица города, вдоль которой проложена единственная трамвайная линия, зачарована. Хоть с юга на север по ней иди, хоть с севера на юг, а всё время будешь подниматься в гору. Даже если через улицу по подземному переходу пойдешь (а их на одном Елисеевом Поле с десяток, и чем только в этих переходах не торгуют!) — все равно будешь не идти, а взбираться. Оттого именуется эта улица с древнейших времен Подъемный Спуск, говорят, зачарование случилось с ней еще в те времена, когда никаких киммерийцев в Киммерии не было. Жил, сказывают, тут какой-то Ель Лизей Полеватель, не то Полисей, не то Поросей, словом, темного леса ягода, «стоял пастухом уховским, по горе хождаше, главу свою ниже плеч ношаше, да прииде некто, его заклаше, власы на огне сожже, а тело на древе повеси» — словом, тот еще гусь был, ничего про него не известно толком, но вечное заклятие на Подъемный Спуск легло — это точно известно — из-за него.
Другое чудо Киммерии вполне мирское: это сила, которую имеют здесь гильдии, или, по-старинному, профсоюзы. Даже самая и малая и самая слабая из киммерийских гильдий защищена тысячью законов, пользуется тысячью привилегий. Взять, к примеру, киммерийских оружейников, вместе с лодочниками населяющих на северо-востоке города три острова — Выпью Хоть, Самопальный и Пищальный; вместе же эти три острова чаще именуют Майорскими, или Отставными. Гильдия оттого малочисленна, что работают оружейники лишь на внутренний рынок Киммерии, потому что местного оружия, даже столового ножа, офеня с собой во Внешнюю Русь не возьмет из чистого суеверия. Впрочем, по специальным заказам занимаются оружейники еще и сборкой автомобилей; «Волга», к примеру, собирается из деталей, которые офеня за три ходки по винтику да по железке приносит из Внешней Руси через Яшмовую Нору; в Киммерии такой автомобиль получает название «Рифей» и ездит при помощи древесного спирта — бензин в Киммерию никто таскать не стал бы, — так что автомобилей в городе немного. Вообще киммерийцы такого транспорта не любят, то ли дело трамвай, велосипед, плоскодонка, рикша, самокат. Однако и оружейники — хоть их и немного совсем — имеют своего представителя в архонтсовете, и пенсии своим старикам и инвалидам платят исправно, и свадьбы-похороны обеспечивают — не бедней, скажем, чем богатейшие гильдии камнерезов, гранильщиков, рыбных солельщиков, ледовщиков, стражников, мытарей, — да мало ли в Киммерии богатых гильдий.
