Переступить через Змея человеку без воли древней рептилии было не дано: хитрый реликт мезозойской эры, занимаясь традиционным глотанием собственного хвоста, в незапамятные времена вывернулся, и теперь являл собою Великого Ленточного Змея Мёбиуса. Кто бы ни шагнул на него, сразу попадал на одностороннюю поверхность, с которой, как даже малым детям известно, выхода нет. Вот ежели б Его Допотопное Величество Змей соизволил вытащить жеваный хвост из пасти — тогда другое дело, тогда дорога была бы свободна. Но где именно смыкались голов а и хвост чудовища — по киммерийскому поверью знал только один человек, странник тайги Чердынской и Печерской, Мирон Павлович Вергизов, иначе именуемый Змееблюстителем. На него и рассчитывал Веденей как на проводника. По крайней мере, такой проводник был ему предсказан.
За Свилеватой Тропкой лежала Внешняя Русь, Великое Герцогство Коми, со всеми лагерями, шахтами, гравийными карьерами, экономическими проблемами и прочим, чего Киммерия на своей территории не имела и никогда не потерпела бы. Единственный постоянный путь из Киммерии вел с южного острова Лисий Хвост через пещеру в тридцать верст длиной. Пещера пролегала под дном Рифея и под пузом Змея, через Великую Яшмовую Нору выходила под утёсами в Русь. По пещере бесстрашным офеням приходилось топать тридцать верст в полной темноте, по пояс в углекислоте, из-за которой там ни собаку провести нельзя — подохнет, ни факел зажечь — погаснет. Но офени приходили в Киммерион каждый Божий день, таща короба с дорогой косметикой, батарейками к радиоприемникам, новейшими компьютерными играми, компакт-дисками, растворимым кофе и прочим, чего многоумелые киммерийцы все-таки не производили у себя дома. Самые смелые офени тащили в Киммерион из далекого Арясина мешки с чертовой жилой, чертовой кожей, чертовым клеем и прочими предметами, необходимыми для производства наилучших молясин, словом, с товарами, среди которых давно уже не самыми дорогими числились дивные арясинские кружева, пуд которых, пропущенный через венчальное кольцо, поныне составлял непременный атрибут любой киммерийской свадьбы. Ну, а из Киммерии офени тащили на собственном горбу только один товар, самый выгодный, посторонним ничего не говорящий — молясины. Духовный товар, только для посвященных.
Офени ревниво оберегали свою дорогу от слишком зоркого ока Внешней Руси, но не от киммерийцев: те по доброй воле с благословенных берегов Рифея не уходили. Лишь раз в полвека снаряжала Киммерия во внешний мир ходока-познавателя, обходившего дозором всё, достойное внимания. Ходок возвращался через год-другой, полностью потеряв и физическое и душевное здоровье, а потом жил на казенных харчах, повествуя старым и малым небылицы и рокоча новые былины. Киммерия бывала на полвека сыта новостями, страна это была не ленивая, но по лишнему никогда не любопытствующая. И вот неумолимые полвека опять истекли, и жребий идти во Внешнюю Русь выпал Веденею — потомственному гипофету, иначе говоря, толкователю речений Сивиллы Киммерийской.
Казенный писарь выправил документы: по ним уроженец села Медвежий Остров Киммерийской волости Чердынского уезда Пермской губернии был откомандирован в Арясин Тверской губернии по вопросам оптовых поставок кружевных изделий для ритуальных и церемониальных нужд. Сто лет назад такой документ сработал отлично, а вот пятьдесят лет тому… Лучше не вспоминать, что приключилось с ходоком в тот раз. Тогдашний ходок вместо Внешней Руси угодил в город Берлин, водрузил над раздолбанным тамошним горсоветом свое красное, киммерийской кошенилью крашенное одеяло — и лишь после трех побегов из разных лагерей сумел вернуться домой. Веденей Хладимирович Иммер надеялся, что у него приключений будет поменьше.
Он закрыл термос и спрятал под плащ. Бездорожье уводило прочь от берега, вверх, к водоразделу, которым здесь служила Свилеватая тропка. Её без провожатого путешественник и увидеть-то боялся. Выискивая места потверже, Веденей ломился через мелколесье, стараясь не ощущать того ужаса, который живет в подсознании каждого киммерийца — ужаса перед Внешним Миром. «Как заблудишься — ОН к тебе выйдет» — напутствовала Веденея градоправительница Киммериона, кирия Александра Грек. Веденею казалось, что он вообще-то уже достаточно заблудился. Закат стал менять краски, а провожатый все не возникал. На шестидесятой с чем-то параллели в марте сумерки наступают рано, хотя медленно, к тому же в лесу разного зверья полно. Из оружия имел при себе Веденей только термос; когда-то он мамонту служил хорошей защитой, но очень уж это давно было. Да и квас жалко. Земля под ногами круто пошла вверх, Веденей огляделся и понял, что блуждания кончились: долгожданный провожатый появился среди подгнивших черных елей.
Человек возник не сразу, не весь: сперва он был частью ствола, потом расплылся тенью на фоне заката, от тени отделился тонкий контур, а тот и вовсе повернулся боком, будто бумажный лист, мелькнула шапка волос, но оказалась не шевелюрой, а капюшоном, затем фигура возникла снова, волчьим прыжком рванулась к Веденею — и замерла в трех шагах от киммерийца. Веденей не смог бы сказать точно, подошел человек, подплыл или подлетел вот сюда, на сухую кочку. Человек был стар и сгорблен, однако очень высок — на полголовы выше киммерийца. Он кутался в широкий плащ, на лицо спадал остроклювый капюшон. Верхняя часть лица была скрыта, но подбородок торчал наружу, и Веденей отметил про себя, что старец гладко выбрит. «Специально для встречи со мной брился, что ли?» Веденей никогда прежде не видел Вергизова, но признал его мгновенно. Старик заговорил хриплым — от долгого молчания, надо думать — голосом.
— Пушные товары, семга, лососина, сиг? А может быть, точильный камень? — Не дожидаясь ответа, старец гибкими пальцами таможенника заскользил по мешкам Веденея. По выемкам и округлостям он распознавал стойки, фигурки, круги, молоты, — всё, из чего состоит средней цены молясина, — слишком дорогих товаров на всякий случай в мешок Веденею класть не стали. Разное слыхал гипофет о Вечном Страннике, но никто не говорил ему, что здесь, у Свилеватой тропки, старец выполняет функции таможенника. У хребта Великого Змея!..
— Идем, — сказал старик неожиданно сильным и красивым голосом, — Идем — к брошенным деревням, к бедным городам, к грязным рекам, к стонущим поселянам, к хрипящим бурлакам, к дедам, к отцам, внукам, ко всем, кто уже загублен, ко всем, кого губят сейчас. Идем, Веденей Иммер, гипофет Старой Сивиллы! Идем. Отворяю врата.
Веденей струхнул и попятился, — притом не зря. Вечный Странник извлек из складок плаща двухвостый, свернутый в форме лозы жезл и взялся за концы обеими руками. Круглая рамка дрогнула и поплыла над землей. Старик двинулся по склону вверх, вглубь лесонтудры. Веденей ухватился за полу его плаща и пытался не отставать. Через полверсты рамка дрогнула и завибрировала. Из лозы выпрыгнула искра, ударила в землю; во мгновенном свете Веденей увидел, что стоят они совсем рядом с широкой, светло-зеленой полосой — со Свилеватой Тропкой. Земля дрогнула. Кажется, старец и вправду знал — где у Змея голова, где хвост, где они сливаются в одно целое.
Дрожь в почве нарастала. Веденей опасался, что завалится на спину; мешки здорово мешали. Он приготовился опуститься на четвереньки, когда Мирон с проклятием отпрыгнул назад и потащил за собой гипофета. Единым клубком скатились они с выпершего из ровного места холма.
