Несмотря на сытный запах нефти из глубины пещеры, аппетит у птицы так и не проснулся. Последнее время это случалось так часто, что поневоле в обе головы к ней закрадывалась мысль — уж не старость ли это? Она вылупилась из пернатого яйца в южной Греции в те годы, о которых можно сказать лишь то, что медный век был тогда на исходе и начинался железный, оттого и клюв ее был иным, чем оперение. Не очень прочно, зато легко затачивается. Точильного камня здесь, на Урале, вдоволь. Однако — холодно.
Откуда взялось само слово Урал? Лет всего пятьсот прошло, как стали его употреблять. А до того говорили просто Камень. И все вокруг называлось похожими словами, включая тот кусок земли, где не утихала вулканическая деятельность, который обхватил мертвой хваткой Великий Змей: когда-то назывался он Кеми, теперь на греко-славянский манер — Киммерия. Стимфалида иной раз хотела бы нырнуть под ту скалу, с которой прыгал вниз граф Палинский, и поглядеть — что там творится. Тем более, что располагался замок совершенно незаконно, большая часть его находилась в Азии, но десять аршин главной, «ломберной» гостиной размещалось в Европе, ибо замок висел над обрывом. Змей в этом месте разместил свое тело в дыре, проходящей непосредственно под горой, и получалось, что в его владения вход сверху все-таки есть. Стимфалида знала, что есть в эти владения и подземный, подречный вход из Европы. Так что не очень-то строго оберегал Змей свои владения. Но снизу входили на эту территорию лишь коробейники, сверху — вовсе никто не входил, только граф здоровье закаливал и два-три раза в неделю туда упрыгивал. Любопытно, конечно, — но на всякий случай стимфалида убедила себя в том, что ничего интересного там, внизу, нет.
Мог, конечно, там прятаться известный Призрак, тем более что Киммерия вся целиком располагалась в Европе. Но тогда было бы всем плевать на него в Москве — в высшей степени. Киммерия — место закрытое, бродить туда-сюда по нему, из него и вокруг него дано лишь Змееблюстителю. Он первый Призрака бы и прищучил. Раскрыл бы пасть Змею, Призрака туда бросил — броди, милый, по кругу. Но у Вечного Странника в Москве начальства не было. Нет пока на него, видать, штатной единицы. Где же Призрак-то? Может, переломал где в тайге кости, да гниет, бедолага, под корягой, болезный, гнида подколодная… Или вовсе угулял во льды? Ищи его теперь от Колгуева до Чугуева… Сволочь.
Птица кончила точить клювы, сполоснула их свежим снегом и придвинулась к обрыву. Зрение у нее было всякое, любую движущуюся в Междозубье букашку она бы отследила… и вот только что отследила. Что-то. Где-то за версту под стимфалидой одинокая фигура топталась, словно исполняла ритуальный танец, или же вино из невидимых гроздьев клюквы выжимала. Это был никак не человек, не Вечный странник, не зверь, не птица, не рыба, не… Не мясо? Да нет, вроде бы мясо. С запахом рыбы. Притом — на такие вещи у стимфалиды нюх был настоящий — очень древнее это было мясо. Тысячи лет было этому мясу. И пахло оно совершенно неприлично. Такой запах стоит в комнате бардака, где много дней идет непрекращающийся трах, а белье не меняют, к этому надо прибавить запах еще другого чего-то подобного, но людей поменять на лошадей — словом, воняло на дне пещеры живое олицетворение случки.
Стимфалида рывком упала с обрыва, более безопасная левая пасть перехватила вонючку поперек того, что с натяжкой могло у вонючки сойти за талию, и вернулась на карниз возле пещеры. Тварь почти не сопротивлялась и шлепнулась на условную задницу там, где была поставлена. За спиной стимфалиды послышалось шевеление: стая заинтересовалась. Но стаю немедленно отослали подальше, добыча никак не могла быть Призраком, ибо ни один призрак так не воняет. Впрочем, на очень глубокое знание всех мировых мифологий птица не претендовала, — а вдруг все-таки вонючие призраки бывают? — поэтому отпускать чудище без выяснения обстоятельств она не собиралась.
Не принадлежи стимфалида к биомифологическому роду, от которого на всей-то Земле осталось тридцать девять особей, она решила бы, что таких существ не может быть. Верхняя половина тела у существа была с одной стороны человеческой, но с другой — это было тело крокодила, из-за такой розни с одной стороны у существа была человеческая рука, с другой — крокодилья лапа, а лицо и вовсе сочетало в себе черты человека и крокодила, и оттого было перекошено. Пасть была скорей человеческой, зубы — определенно крокодильими. Нижняя часть тела представляла собой уж и вовсе издевательство над эстетическими канонами: одна нога была петушиной, другая была… рукой, настоящей волосатой нижней рукой гориллы. У развилки этих конечностей находилось нечто вроде слоновьего хобота, приглядевшись, стимфалида поняла, что размеры роли не играют, но пойманное существо — это самец. Даже наверняка самец. Словом, изловлено: черт знает что. Особые приметы: самец и воняет. Попыток бегству не делает. Ну, и дальше что? Впрочем, четверть натуры у существа была птичьей, стимфалида прококотала на курином обычный вопрос: мол, сразу вижу молодца, да из какого ты яйца? Чудище пошевелило… ну, тем, что было у него вроде хобота, а потом скрипло ответило на современном русском:
— Никогда!
«Тоже мне ворон…» — зло подумала стимфалида. Но русский она знала получше, чем курий.
— Даку-у-у-менты!
Чудище пошевелило тем, чем, видимо, шевелило всегда, откашлялось (очень простужено) и изрекло:
— Токолош. К вашим услугам.
— Чего тут делаешь? Здесь закрытая для полетов зона!
Токолош изумленно вскинул хобот.
— Когда это я летал? Где?
— Ты… четвертьпетух! Значит, покушаешься летать.
Морда Токолоша приобрела очень человеческое выражение.
— Совсем обалдела, да?
Стимфалида смутилась.
— А ты откуда знаешь, что я женщина?
Хобот победно взлетел вверх.
— Это-это-это… я чую! На то и Токолош! Занесен в ярко-красную книгу!.. В спецгруппу…
— Кончай махать… аппаратурой. Приступим к допросу. Какого хрена ошиваешься в закрытом для ошивания районе? Сюда вход разрешен только древним, либо с разрешения Москвы.
— Я? Я-таки древний! Человечество в Африке на свет вылупилось, а я тамошний. Я даже человек на четверть. Бабушка у меня была человечиха. Дедушка крокодил ее догнал. И получилась моя матушка. А дедушка-петух догнал бабушку-гориллу. Получился мой батюшка. А потом батюшка догнал матушку. Ну, и получился Токолош. Мне теперь все равно кого догонять — лишь бы шевелилось. Но в Африке стреляют… и жарко. Теперь все сюда ползут. Мы по дедушке-крокодилу с Великим Змеем пресмыкающиеся родственники. Хочу к нему проситься. Сексуального убежища прошу.
Стимфалида задумалась. Токолош забыл, что по дедушке-петуху он приходится родней и ей, вольной стимфалиде. Получалось, что через этого вонючего она, да и вся ее стая, приходились свойственницами Великому Змею. Интересная новость. Вообще-то и Палинский что-то дольше живет, чем простые люди, со скалы на две версты не прыгающие. И Кракен, древний десятиногий, говорят, где-то в Карском море лежит, в речку Кару втискивается. Притягательны здешние места для древних. И ведь это только те, кого Змей внутрь захапанной им территории явно пускать не хочет! Бродил тут где-то последний Василиск, змееподобный гад, от взгляда которого должны бы все каменеть, но уже давно вот не каменеют: Вечный Странник, говорят, поймал его и неделю держал в зеркальной комнате, тот на себя нагляделся, не то, чтоб околел или там окаменел, но подагру теперь имеет страшную. Австралийский чудо-юдий Баньйип, громадина полупрозрачная, тоже сюда приперся, но этот как холодно — так впадает в спячку, лежит небось в луже где-нибудь и ждет Великого Парникового эффекта, — а дождется, того гляди, Ледникового периода. Словом, все древние тут, некуда им податься, кроме как под бок к Змею. Призрак (тот, что по Европе раньше ходил, воздух портил), значит, тоже тут. Не зря Москва предупреждала, чтобы не путали с Призраком ходячего языческого идола Посвиста (безвредного, кажется), и еще кто-то, вроде на «Э» его фамилия — ну да, Франкенштейн…
