Книга Земля Святого Витта, страница 58. Автор книги Евгений Витковский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Земля Святого Витта»

Cтраница 58

Мужик молчал. То ли сломали ему кайф от тюри, то ли слишком много Варфоломей предлагал за труд проезда бобра, то ли — что тоже возможно — слишком мало. Нынче на мёбий можно было прокормить десяток колошарей, ну, день, не больше: год выдался дорогой. Варфоломей обернулся к спутникам. Федор Кузьмич, восседавший рядом с Антониной, согласно кивнул. Богатырь достал третий, по совету Гаспара начищенный зубным порошком мёбий.

— Еще второй мосту, раз мостов два, — миролюбиво сказал он, и добавил обычное на рынке: — Цена последняя.

Колошарь оглядел неподвижные фигуры в лодке: две женских, две мужских, высокого лодочника, на голове которого торчала остроконечная шапка гильдии, спящего ребенка на руках у женщины. Потом перевел взгляд на богатыря, еще почему-то поглядел вверх. Помедлил, протянул руку, общепонятным жестом неторопливо отогнул сперва два пальца, потом перевернул ладонь и отдельно отогнул мизинец.

«Гони два, с бобром сам договаривайся, ему — один» — гласил жест.

— А говорить не хочешь, брезгаешь? — по-рыночному забрюзжал любивший поторговаться Варфоломей.

«Он глухонемой», — просигналил снова возникший рядом со старшим бобер, — «Он даже слепой, когда выгодно. Чего делать? Мне монету тоже вперед».

Бобер был большой, но старый, выцветшая шкура висела на нем складками, одного переднего резца не хватало. Рулевой тихо засвистел. Перебивая его, засвистел еще и один из мужчин, одновременно освобождая место для бобра на носу лодки. Мужчина свистел по-бобриному на октаву ниже лодочника, долго и подробно поясняя что-то. Ошарашенный бобер плюхнулся в воду и поплыл, куда указали. Старшой удовлетворенно спрятал две серебряных монеты за щеку — даже не как бобер, а как бурундук скорее — и дал отмашку: вали. Рулевой сделал чуть заметное движение веслом, и лодка понеслась на север, огибая застроенную складами длинную и узкую оконечность острова Архонтова София.

Раньше восьми утра в Селезень войти не получалось, очень уж замешкались с погрузкой, да еще Гаспар в последнюю минуту убедительно объяснил, что без бобра плыть никак нельзя в свете мрачных отношений, сложившихся у Астерия с этой расой: в озере несут стражу арбалетчики О'Брайены, которые могут причинить множество неприятностей. Но хорошо свистеть умел только он сам, сам же он указал и место, где нужно искать наемного бобра-ренегата: под Сволочами. Пока что путешественникам везло, во всем, кроме погоды. Тяжелая сырость налипала даже на рулевое весло, а пассажиров лишала минимального комфорта. Выбора, впрочем, не было.

Старый, почти седой бобер, нахохленно устроившийся на носу лодки, замкнулся в себе, и ничего хорошего не ожидал. Высокий и лысый пассажир, хорошо свистевший на родном языке бобра, посулил возвращение под родной мост нынче же, но знал бобер цену таким обещаниям. Лысый спросил, как его зовут, бобер честно ответил: «Фи!» и все прочие разговоры счел лишними. Никак не прореагировал он и на то, что лодка вышла из города и устремилась к устью/истоку Селезни. Нынче на переправе из Левой Нежности в Правую вкалывала лодочница с редким даже для Киммерии именем Ананья Анановна, — видать, в попытках произнести собственное имя с детства ставшая тяжкой заикой. Увидев плывущую в запретную реку лодку Астерия, она заорала от ужаса.

Астерий низким, речным басом возгласил:

— Пропусти миром, Ананья!

— Какая я тебе А… а-на-на-на… — Собственное имя застряло у лодочницы в горле, оно злобно ткнула веслом в воду и мигом упустила управление; лодка закрутилась. Астерий ехидно, никому незаметно ухмыльнулся. Понимая, что человечьи советы тут не помогут, Гаспар тихо засвистел из-за спины бобра. Нежностевцы, которых в закрутившейся лодке было человек шесть, все как один малость кумекали по-бобриному, и поняли, что сейчас произойдет. Однако Астерий пижонски крутанул лодку сперва в одном фарватере, потом в другом, выровнялся и победоносно вошел в Селезень по правильной левой стороне. Ананьину лодку, к счастью, просто снесло в Рифей, пассажиры что-то кричали вслед, и скорей восторженное, чем возмущенное. Проснувшийся Павлик тут же потребовал подарить дяде с веслом дорогую шубу, но тот отказался. Прочие в лодке Астерия тоже его искусство оценили, но по другой причине, педагогической: вся сцена прошла без единого ругательства.

— Слабо, матушка, слабо тебе на моем-то законном месте — пробормотал Астерий. Бобер глянул на него подозрительно, что-то понял, но встревать не стал. Захиревшие бобриные роды всегда были рады досадить и Мак-Грегорам, и Кармоди, и даже не особенно процветавшим озерным О'Брайенам. А этот, наемный к тому же, не без оснований ожидал чаевых.

Федор Кузьмич тем временем давал наставления Павлику, преимущественно в том предмете, как важно уважать родственников, даже дальних:

— Вот, помню, я молодой был, и вдруг получаю письмо: пишет мне дочка троюродного деда, что неладно что-то совсем в королевстве Датском, хочет назад, в Россию. А я, грех такой, все занят был, ответить все собирался — и не успел, померла тетка Катерина… А ведь своя кровь, родная! Ты, Павлуша, следи, чтоб никогда с тобой такой конфузии не случалось…

«Павлушей» мальчик разрешал называть себя лишь Федору Кузьмичу.

— Отец — это отец, дед — дед, дальше прадед и прапрадед. А отец прапрадеда — это по-нашему, по-русски — пращур. Это, помни, самый важный тебе, самый близкий родственник… из мужчин. Ну, правда, кроме родного отца у нас, у православных, есть еще крестный отец, а кроме родной матери — крестная мать. Ты, Павлуша, помнишь, как зовут твою крестную матушку?

— Тетя Вася! — звонко, на всю Селезень, крикнул малыш, которого лодочная прогулка еще не утомила, а потому сильно увлекала.

— Не Вася, а Василиса. Тетя Василиса. А крестного батюшку…

Варфоломей прятал руки в рукава, не потому, что мерз, а потому, что никому пока не хотел демонстрировать маленький, зловещий «Кумай Второй», тридцать две пули в магазине, тридцать третья в стволе. Гаспар держал раскрытой записную книжку и время от времени невероятно быстро записывал что-то бисерным почерком. Нинель покачивалась из стороны в сторону и шептала — одними губами. Федор Кузьмич вовсю болтал с мальчиком. Астерий зорко следил за течением, держась довольно близко к левому берегу. Лишь бобер по имени Фи из захудалого рода Равид-и-Мутон испытывал тревогу, он-то видел, сколько обалделых морд соплеменников, а больше соплеменниц, высовывается из воды и провожает их удивленными, опасно недобрыми взглядами.

Давно перевалило за полдень, больше двадцати верст лодка поднималась к озеру, подгоняемая противоестественным течением. Когда горы совсем придвинулись, а гладь озера раскинулась в сотне саженей по курсу, Астерий резко притормозил.

— Женщины с мальчиком — лечь на дно. Тут озерная стража. — Следом что-то просвистел бобру и тот недовольно встал во весь рост, на задние лапы, — первым лодочник подставлял под арбалеты их кровного родича. С одного взгляда фамилию не распознаешь, а обычай кровной мести у бобров никакому архонту не отменить, нет у людей такой власти.

Арбалетчики, годами дремавшие на входе-выходе Мурла, все-таки проснулись. Их было только двое, арбалетам у них тоже полагалось бы быть поновей, да и самим бы им не вредно уйти на покой. Кармоди и Мак-Грегоров они не любили, но туго помнили две из своих обязанностей: в озеро нельзя никому, потому что граф в него прыгать иногда изволит, зашибить может, и тем более никому не положено пробираться к хатке подскальной узницы, дуры Европы. Стрелять, что ли, не стрелять, что ли? Не сговариваясь, бобры решили стрелять, но — промазать.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация