С почти отвесного склона Сьерра-Путаны ползли в котловину яркие шары, иные с горошину, иные десять метров в диаметре, это завораживало, это вселяло в душу почтение и трепет, не один герой, впервые видя эту картину, прямо на месте от ужаса и обделался, но ни единый член свиты Президента и императора, не говоря, конечно, о них самих, — конечно, не обделался: горит, ну и пусть себе горит, хотя красиво так ложатся на город молнии, танцуют, разматываясь, как чалма, зажигая все, что может гореть и оставляя на коже стоящих поблизости людей то узор, то надпись на неизвестном языке, то горный пейзаж, то портрет Президента, то портрет императора в манере Бердслея, но танец молний длился уже давно, а вот за каким лешим ошивается над котловиной всем известный дириозавр, даже близко знакомый с чудовищем Шелковников не мог с ним связаться, мешали электрические разряды, чем больше молний текло по склону, тем более низкие круги описывал дириозавр, в очередной заход он проплыл буквально в десяти футах от лестницы, с которой император и Президент созерцали стихийное бедствие; но тогда из-за их спин выступил чрезвычайный и полномочный посол Российской Империи в Республике Сальварсан Глеб Углов, он сорвал чехол с длинного предмета, который носил у левого бедра вместо шпаги, это оказался старинный вологодский валек для стирки белья, Углов поймал на конец валька шаровую молнию и, совершенно не ведая, что творит, забросил ее в разверстую пасть летающего чудовища. Павел даже не успел спихнуть посла с лестницы, хотя вообще-то это следовало сделать за самовольный хоккей с огнем, но ящер вновь приблизился, и Углов вновь запулил шайбу прямо в дириозаврову пасть, и вновь ящер вернулся, явно прося третью порцию, и получил ее, а потом сам накинулся на лавину молний и стал набивать ими свои защечные мешки, так продолжался час, второй, третий, потом поток молний стал иссякать, пожары в городе сделали свое дело, Эль Боло дель Фуэго все-таки сгорел окончательно, и в наступающем рассвете все смогли увидеть, как четырехсотметровый ящер, раздувшийся от принятого защечно горячительного, грузно поднялся на излюбленную им высоту в три километра и взял курс на северо-восток, в воздушные просторы Карибского моря, намереваясь пересечь Атлантический океан, достичь родного, на весь мир прославленного устрицами городка под названием Аркашон, лечь поверх тамошней прибрежной достопримечательности, известной как «Пилатова дюна», и там проглотить все, нахватанное в защечные мешки, — именно это и случилось на следующий день, дюна была безвозвратно раздавлена, а посредине оплавленной вмятины сидел жизнерадостный, хотя и смертельно усталый майор военно-трансформационных сил США, наконец-то, путем поглощения сальварсанской дистиллированной плазмы сорта «Шаровая молния», вновь приобретший человеческий облик; майор намеревался немедленно направиться в Париж, в издательство «Галлимар», и заключить договор на издание сенсационной книги мемуаров «Как я был разными вещами», целиком надиктованной им на кассетный мозгофон в бытность дириозавром, — пока что Рампалю не приходило в голову, что мемуары он сочинил по-английски, а отнюдь не каждый день «Галлимар» горит желанием издавать книги американских шпионов, да еще по-английски сочиненные.
Смотреть на пожарище Эль Боло дель Фуэго поутру было неинтересно, зато предстоял еще визит на президентскую кофейную плантацию, катание на катамаране по озеру Санта-Катарина, осмотр музея хрениров, бал в тайваньском посольстве, запуск первого русско-сальварсанского телевизионного спутника, посещение дипломатического ресторана «Доминик», торжественное открытие муниципально-водонасосного ведомства, того, на котором все ленточку никак на дверях четвертый год разрезать было некому, бал в гренландском посольстве, подписание договора о вечной дружбе и бескорыстном сотрудничестве, запуск в озеро Санта-Катарина золотоперых подлещиков и дрессированных одним из гренландских принцев стерлядей, и еще многое другое, о чем невозможно рассказать на страницах одной всего-то главы, которую в романе осаждает враждебное по стилю реалистически-реальное окружение, — но все это состоялось, и тысячи врагов Сальварсана и России долгие годы мучились коликами в желчном пузыре и прочих потрохах, глядя на то, как растет и ширится российско-сальварсанская дружба, скрепленная родственными узами монарха и Президента, как бросают в воздух свои головные уборы мулатки-анастезийки, которых удостоил если не посещения, то хотя бы мутно-голубого, ласкового взгляда этот настоящий мужчина из далекой северной страны, — а уж они-то, мой генерал, они-то знают толк в мужиках!
Десять дней официального визита пролетели как один, назначенное на них солнечное затмение было отменено, дабы не омрачать радости от встречи с высоким гостем, — а затем все десять лайнеров снова выстроились на аэродроме Сан-Шапиро. Грузовые отсеки их отнюдь не были пусты; Павел увозил домой сотню копий с любимой картины Президента, висящей в его кабинете, с «Портрета священнослужителя»: Павел, мельком глянув на него у Президента, с уважением спросил: «Репин?», а Романьос уточнил: «Тициан», копии были изготовлены и отгружены в Россию; вместе с императором в Россию отбывал и г-н Дионисиос Порфириос в количестве одного человека, для обследования России на предмет оборотневых ресурсов страны и вербовки их в целях борьбы с засильем гринго; ждали также и еще одного путешественника, ибо на пятый день визита императора весь Сальварсан потрясла новость о чуде, явленном на плоскогорье Сан-Президенте: старая-старая восковая пальма изогнулась над юным настройщиком роялей, указала на него одним из своих листьев и скрипучим голосом благословила на путешествие в Россию, а зачем — это он там разберется сам; гость опаздывал, но из-за него отлет отменять бы никто не стал, — целый самолет загрузили отборным рисом с президентской плантации, этот рис лучше всех иных годился для художественной резьбы, а Павел собирался возродить в стране отцовское искусство, — и многое другое еще везли из Сальварсана в Россию императорские лайнеры. Павел из своего окна смотрел на огромное черное здание, на то, как обсели его стервятники-урубу и долбят клювами, но его размышления заглушил рев моторов, десять лайнеров все как один взмыли в голубой океан и направились в родимые свои далекие дали, — и в этот миг на бетонную площадку сан-шапирского аэродрома выбежал сухощавый человек, явный горец, он пытался догнать хотя бы последний самолет и не успевал, тогда подпрыгнул в воздух, перекувырнулся, и вот уже по бетонной полосе вослед лайнеру мчался крупный, матерый самец пумы, но и он едва поспевал за самолетом, о дальнейшем в народе ходили слухи разные, то ли пуморотня смело с бетонки воздушной струей, то ли испепелило президентским взглядом, то ли он успел ухватиться за складывающееся шасси и все-таки влезть в самолет, верной была последняя теория, поэтому ей не верил никто, но все помнили, как из-за изгороди для провожающих генерал Марсель-Бертран Унион взял хищника на прицел своего американского автомата «М-16», а Президент спокойно опустил ствол генеральской «волыны» жестом, из которого явствовало, что ни уроженцы провинции Сан-Президенте, ни обычные пумы, ни покидающие страну гости Верного Соратника Брата Народа в настоящий момент главу республики Сальварсан совершенно не волнуют.
9
Каковы гости, таков и пир.
ВЛАДИМИР ДАЛЬ. ТОЛКОВЫЙ СЛОВАРЬ ЖИВОГО ВЕЛИКОРУССКОГО ЯЗЫКА, Т.3
