Скульптуры Евгении — это фигуры, застывшие в напряженных позах. Лицами повернуты в сторону, словно в попытке избежать слишком яркого света, прямого взгляда. Почти все они выставлялись как незаконченные работы. Каждая — лишь стадия продолжающегося процесса творчества. Но она с охотой отпускала их на волю, а люди платили большие деньги. Однако, за вычетом художественных произведений, хотя и на них лишь более или менее условно, — демоны, или, если угодно, драконы Евгении, были не для общего «употребления».
С третьего этажа, где расположилась веранда Евгении, открывается поразительная панорама уличной жизни, сходящаяся в фокус на главной артерии города — Грации. Прямо под нами двое полицейских давали указания водителю транспортного грузовика, пытавшемуся сдвинуть с места машину, припаркованную в неположенном месте. Грузовик был снабжен подъемным краном. Один из полицейских подцепил крюком бампер новенького серебристого «БМВ». Полицейские перешучивались с водителем, который, высунувшись из окна, медленно разворачивался в сторону «БМВ». Из соседнего дома выскочил какой-то тип, яростно жестикулируя, выкрикивая нечто нечленораздельное, бросился к месту события. Этот лысеющий, краснолицый, в дорогом костюме мужчина был явно вне себя от ярости. Полицейские выжидательно смотрели на него. Мужчина принялся орать на них еще издали. По жестам было видно, что для патрульных вся эта сцена не внове, им тысячу раз приходилось сталкиваться с разъяренными автовладельцами в тот самый момент, когда машину прицепляют к буксировщику. Для них это просто служба. Стоит колесам тяжелой бюрократической машины начать вертеться, как дорожная полиция вызывает буксировщика, и — все, теперь ничего не поделаешь (сейчас мы с Евгенией это наблюдали воочию). Владельцу «БМВ» придется сесть в полицейскую машину либо в грузовик, — можно, впрочем, и такси взять, если угодно, — последовать с ними в отстойник, заплатить штраф, получить квитанцию и лишь затем вернуть себе машину. Владелец оглашал своими воплями всю округу. Он размахивал руками, как мельница, потом вытащил из бумажника кипу денег и принялся трясти ими перед носами полицейских. Но ничего не помогало. Бюрократия есть бюрократия. Буксировка автомобиля — неизбежная часть равнодушного механизма закона. Правила должно выполнять.
Один из полицейских сделал знак водителю, и тот медленно отъехал от тротуара с прицепленным под углом тридцать градусов «БМВ». Вынужденная передвигаться на одних задних колесах, серебристая красавица выглядела униженной. Владелец, пребывая в состоянии бессильного гнева, бросил ей вслед прощальный взгляд, выдал последнюю порцию проклятий и наконец покорно сел на заднее сиденье полицейской машины.
Гомон чаек, рассевшихся на крыше соседнего дома, положил конец этой сцене. Я проследовал за Евгенией внутрь квартиры, где она принялась протирать платком очки. Я понимал, что следует сказать нечто, но не знал, с чего начать. Суть заключалась в том, что впереди меня ждет новое начало, что-то удивительно славное готовится произойти в моей жизни, и у меня появится возможность двигаться этим новым путем, по которому я пойду с Нурией, дорогой, которая уже не будет упираться в бесконечные тупики и на которой не будет ненужных связей, какие сопровождали мою жизнь доныне.
Но я так и не смог заставить себя выговорить все это вслух.
Глава 7
Человек в зеленом костюме
Домой от Евгении я отправился пешком. Сгущались сумерки, и магазины на широких улицах центрального района города — Эйкзампль открывались после полуденной сиесты. Я обогнул площадь де Каталуния и направился вниз по улице Лаэтана. Пересекая улицу, я заметил солидного на вид мужчину в светло-зеленом костюме, который пристально смотрел на меня с противоположной стороны. У него были коротко постриженные седые волосы и подвижное загорелое лицо. Я узнал в нем человека, кормившего чаек в тот вечер, когда мы с Нурией ужинали в «Барселонете». Он не сводил с меня глаз, что, признаться, несколько раздражало. Тем не менее я продолжал свой путь и, миновав полквартала, все еще ощущал, как спину прожигает его пристальный взгляд. Я нарочно остановился у витрины книжного магазина, а потом, зайдя в соседнюю табачную лавку, осмотрел оттуда улицу. Но человека в зеленом костюме уже не увидел.
Вновь выйдя на улицу Лаэтана, я стал свидетелем необычной сцены. Через широкую и, как правило, запруженную людьми и машинами улицу двигалось стадо коров — голов тридцать. Коровы шли медленно, обмахиваясь хвостами, словно их раздражал шум улицы и пронзительные сигналы автомобилей. Гнали их вниз, в сторону моря, двое решительных на вид, с обветренными лицами фермеров. Возможно, это было нечто вроде демонстрации протеста против новых цен на молоко. Мне снова надо было пересечь Лаэтану, и, пропуская шествие, я стоял на тротуаре. Скосив взгляд влево, я обнаружил прямо рядом с собой человека в зеленом костюме. Он немедленно заговорил со мной на чистом кастилийском.
— Удивительно, однако, что мы с вами оказались вместе в самом центре города посреди стада коров, — говорил он так, словно мы давно знакомы.
— Точно, — откликнулся я, удивленный его непосредственностью, в которой, впрочем, было нечто привлекательное. — Правда удивительно. Не знаете, кстати, чего они добиваются?
— Демонстрация протеста. Против введения новых налогов. Вернее, против европейских субсидий сельскому хозяйству. Рассчитывают на встречу с президентом Пужолем, — добавил он с улыбкой.
— Ясно.
— Однако удивительно не это, — продолжал незнакомец. В блестящих его голубых, с зеленым оттенком, глазах, под стать сшитому из отличного материала костюму, угадывалась почти болезненная напряженность. — Трудно поверить, что здесь, на перекрестке, плечо к плечу, стоят двое таких разных во всем людей, как мы с вами.
— И что же здесь удивительного? — озадаченно осведомился я.
— Скоро сами поймете. Вы уж мне поверьте. Кстати, вы по-английски не говорите?
— Говорю.
— Ах, ну да, конечно. Превосходно, превосходно. — Он открыл зажатый под мышкой атташе-кейс и, вытащив оттуда несколько аккуратно скрепленных листов с машинописью, протянул их мне. На первом четко выделялся заголовок, набранный прописными буквами: «СКОТОВОДСТВО И ГОРОДСКОЙ МИСТИК. ТРАКТАТ». Ни имени автора, ни адреса, ничего — только название. А в правом нижнем углу листа виднелся какой-то знак, точнее, изображение — хряк в красных тонах.
— Спасибо. — Я перешел на английский. — Люблю хорошее чтение. Это ваше сочинение?
— Разумеется. Посмотрите, коли будет охота. Уверен, это не последняя наша встреча. А засим позвольте пожелать вам доброго вечера.
Он стремительно удалился, так что я едва успел заметить его легкий прощальный поклон, вполне соответствующий и одеянию, и манере поведения этого человека, — поклон японского бизнесмена, адресованный нижестоящей персоне, однако совершенно неуместный в сугубо демократической атмосфере шумной Лаэтаны, да еще под ленивым взглядом бредущей скотины.
Когда дорога наконец очистилась, я пересек проспект Франческо Камбо и двинулся по площади Святой Катарины в сторону дома, но потом передумал и решил выпить кружку пива в баре у Энрико. Рукопись, переданная мне Зеленым (так я его мысленно называл), походила на живое существо, оказавшееся у меня в руках, — она настоятельно требовала внимания. В баре было пусто. Встретила меня Иксия, басконка, приятельница Энрико. Ее двухлетняя дочь мирно играла за стойкой бара, всячески пытаясь сбить пластмассовым молоточком крышку бутылки из-под пива. Я сел у окна и наугад открыл рукопись.
