Очередная реплика Поннефа окончательно привела Лукаса в замешательство:
— Мысли, которые приходят нам в голову в критический момент, не поддаются рациональному объяснению. — Поннеф резко приподнялся на одном локте и участливо посмотрел на собеседника. — Во времена крестовых походов против сарацинов обыкновенные солдаты, пехота, были уверены, что Иерусалим, который их послали очистить от неверных, город, что описан в Откровении Иоанна Богослова, сверкающий, великолепный, сулящий вечное блаженство. А им открылась картина всеобщего убожества, болезней и смерти. Вернувшиеся принесли с собой стремление к переменам, пусть смутное поначалу, и это превратило XIII столетие едва ли не в самое беспокойное в человеческой истории. То есть до тех пор, пока не пришел наш век. И именно тогда были брошены первые семена катарской веры. Словом, как видите, ожидания мгновенного, на протяжении одной человеческой жизни, воздаяния часто оказываются преждевременными. — Поннеф с неожиданной ловкостью вскочил на ноги, отряхнул сутану и продолжил: — Катары считали, что для достижения статуса перфектус потребуется много жизней. Повторяю, тогда господствовало убеждение, что эти люди избавлены от дальнейших реинкарнаций. Но здесь, на мой взгляд, есть элемент догмы. По-моему, я говорил уже, что не видно оснований, не позволяющих тому или той, кто достиг этого статуса, встать по собственной воле на путь нового возрождения, особенно если по той или иной причине возникает ощущение незавершенности начатого дела. Вот почему мы с вами и находимся здесь. Дело не завершено.
Уже светало, когда я ушел от Игбара с Шоном и отправился домой. С моря порывами задувал ветер. Вчера было жарко, но прохлады он не приносил. Теплый воздух колебал тени, отбрасываемые тусклыми — а других в этой части города и не бывает — фонарями. Народу на улице почти не было. Марихуана, которой я накурился, вкупе с изложением собственной истории так, будто она не со мной, а с кем-то другим случилась, сделали мое возвращение домой одновременно волнующим и отстраненным. На узких полутемных улицах все звуки отдавались особенно резко, все тени напоминали распластавшиеся на земле загадочные ночные существа. Я вспомнил приглушенные голоса, звучавшие в переулке несколько часов назад, и слова хозяина бара Сантьяго: «Но одно мне известно».
При виде случайных прохожих у меня рефлекторно напряглись мышцы на шее и плечах. Все больше и больше овладевала мною навязчивая мысль, будто это не люди, а призраки, которых ведут на поводке невидимые руки живых, и я тоже только призрак.
Я поднялся к себе в квартиру, благодаря судьбу за то, что на сей раз под дверью не оказалось таинственных посланий. Включил автоответчик — послышался голос Евгении. Она собиралась зайти сегодня со Сьюзи-Провидицей и просила перезвонить, если меня не будет дома. Пусть приходят, подумал я. Пусть все приходят, у меня есть что рассказать.
Я вышел на свежий воздух и постоял на веранде, перегибаясь через перила так, чтобы видеть участок дороги прямо подо мной. От булыжной мостовой слабо отражался свет уличного фонаря. Где-то невдалеке готова была начаться кошачья битва. Ей предшествовало угрожающее шипение, затем пронзительный визг, распространяющийся зловещими волнами по всей крыше. Здесь, наверху, теплый ветерок дул приятнее, шевеля воротник рубахи, трепля волосы. Я разделся до шорт и лег в гамак.
Что было такого особенного в моей нависающей над городом сторожевой башне с ее розовой плиткой, что она делала меня неуязвимым перед лицом того, что происходило внизу? Уже два года как я живу здесь, и меня словно не касаются события текущей жизни и их последствия. После того как я перебрался сюда из Марагала, где мои сексуальные потребности добросовестно удовлетворяла Финна, постельная жизнь превратилась в серию одноразовых посещений случайных подружек. Я превратился в наблюдателя городской жизни, циника-завсегдатая ночных баров и клубов. Фланер поневоле. В тот майский день, не в силах заставить себя действовать, я просто наблюдал за тем, как залезают в карман прохожему. Я клял себя за бездействие и все равно не мог пальцем пошевелить. А потом обстоятельства переменились. Веранда моя оставалась той же самой, и вид с нее был прежним. Но, хотя границы знакомого мне мира не сдвинулись ни на йоту, все чувства мои резко обострились.
Я лежал в гамаке, курил, стараясь не уснуть. Дождавшись, пока появятся и начнут разгружаться у рынка первые фургоны со всяческой снедью, я тяжело поднялся и пошел в спальню. Едва натянув на голову простыню, я провалился в глубокий сон.
В полдень в дверь забарабанили, и в квартиру ввалились Зофф с Хоггом. Выглядели они трезвыми и отдохнувшими, но притащили с собой немереное количество текилы и холодного пива и потребовали продолжения вчерашнего загула. Вскоре появились Евгения и Сьюзи, и мы впятером перешли на веранду. Евгения пила чай, настоянный на травах, остальные начали, в качестве аперитива, с текилы и кокаина. Пока я кратко пересказывал Евгении и Сьюзи случившуюся со мной историю, Шон с Игбаром спорили, стоит ли завести музыку, да погромче. Но дамы наложили вето на это предложение.
За то время, что мы не виделись, Шон явно обдумывал услышанное от меня накануне.
— Не хотелось бы предварять суждение дам, но Лукас, или, скажем, тот Лукас, которого Лукас описывает в своей истории, проявляет, после своего предполагаемого похищения, непонятное равнодушие к судьбе Нурии. Подумать только, говорил я себе, человек умирает от любви, а его силой разлучают с возлюбленной. В пасторальной обстановке он толкует с дурным человеком — доктором Поннефом о реинкарнации, обсуждает философские проблемы трансценденции, а в это самое время, о чем ему должно быть известно, любимая мучается в руках у мутантов.
— Мутантов? — изумленно переспросила Евгения.
— У дикарей на службе Поннефа. У них обязательно есть какой-нибудь физический порок. То ли глаза не хватает, то ли носа, то ли ноги. В общем, те еще ребята — обитатели дома ужасов имени мсье Поннефа.
— Вам не кажется, что подобные утверждения на корню подрубают весь рассказ, притом в самом его начале? — вмешался Игбар. — К тому же Лукас ни слова не говорил об одноногих. Верно, Лукас?
— Верно, никаких одноногих не было.
— Ну, стало быть, я не ошибся. Впрочем, имея в виду необычность происходящего, такая гипербола объяснима.
— Может, нам позволите судить об этом? — осведомилась Сьюзи-Провидица.
— Конечно-конечно, — поклонился Игбар.
— Это было бы справедливо, — согласился Шон. — Я просто постарался привнести долю здорового скепсиса.
Мы отыскали на веранде клочок пространства в тени и устроились кто в гамаке (Игбар), кто на подушках (остальные). После чего я продолжил рассказ с того места, на котором остановился накануне.
В тот же самый день, хотя и не сразу по возвращении, как можно было ожидать со слов Поннефа, Лукас наконец встретился с Нурией. Он лежал на траве рядом с амбаром, когда она появилась, одетая в точности, как одевались в 1990-е годы юные жительницы Барселоны, — джинсы и светлая хлопчатобумажная куртка.
