Его разбудил скрежет ключа в замке. Дверь еще не открылась, а Лукас уже был на ногах. Мелькнула полоска света, как всегда, ослепившего его, и в камеру вошли Зако, Ле Шинуа и циклоп Эль Туэрто. У Ле Шинуа был кусок веревки, которой он связал Лукасу руки за спиной. Веревка больно впилась в кисти. Троица вывела узника в коридор — Зако впереди, остальные сзади. Они поднялись по лестнице на первый этаж и вышли на улицу. Темнело, в лицо задувал сильный колючий ветер, но воздух, несмотря на прохладу, благоухал ароматами позднего лета. Лукас глубоко вдохнул. После подвала, где ему в течение многих дней приходилось дышать собственными потом и мочой, горный воздух казался необыкновенно прекрасным. Он так и остался бы здесь, никуда не двигаясь и наслаждаясь кратким мигом относительной свободы, но стражники толкали в спину. Они с края пересекли сквер, и в темноте Лукас заметил что-то, напоминающее погребальный костер. Далее, боковой дверью вошли в здание, где находился зал заседаний совета, попали в небольшую комнату, по виду напоминающую приемную, за которой и располагался зал. Рядом с приемной находилась маленькая ванная комната. Лукаса завели туда и, предварительно развязав веревки и сунув в руки брусок мыла, велели раздеться и принять душ. Душ оказался холодным, и все равно какая радость — ощутить чистоту после того, как три недели не мылся. Лукас насухо вытерся и надел безрукавку, джинсы и сандалии. Эль Туэрто протянул ему просторное белое одеяние — наполовину деревенскую робу, наполовину погребальный наряд. Лукас натянул его через голову, сразу, еще до суда, почувствовав себя осужденным (что, если верить Нурии, вполне соответствовало действительности). После этого ему вновь связали руки, на сей раз спереди. Эль Туэрто провел его назад в приемную и велел сесть на стул с прямой спинкой. Сам расположился позади.
Из зала доносился стремительно нарастающий гул голосов, сквозь который иногда прорывались отдельные реплики. Судя по всему, приближалось время вечернего собрания, но каждый понимал, что сегодня ожидается что-то необычное, ведь, как правило, начала таких собраний ожидают в почтительном молчании.
Вскоре в приемной появились Ле Шинуа и коротышка Франсиско. Они провели Лукаса в зал, переделанный в комнату заседания суда. Председательствующий — Поннеф — расположился во главе длинного стола. По обе стороны от него сидели двое других Избранных — Марта и Рафаэль. Для подсудимого было предназначено место между двумя столами поменьше, прямо напротив судей. Туда Лукаса и отвели. Позади него встали стражники. Остальные члены общины устроились слева. В зале имелись всего две двери, одна — справа от него, ведущая в приемную, другая — главный вход, в глубине зала, напротив того места, где сидели тринадцать верующих. Окон в зале вообще не было видно. Лукас обвел взглядом присутствующих, отыскивая Нурию. Она сидела в дальнем конце, прямо у стены и смотрела прямо перед собой. Лукас понял, что им не следует встречаться взглядами.
Когда Лукаса вели к его месту, Поннеф листал какие-то бумаги и лишь бегло взглянул на него, всем своим видом давая понять, что полностью поглощен делом. Наблюдая этого человека на месте председательствующего на импровизированном суде, Лукас вспомнил, какое впечатление он произвел на него при первой встрече. Тогда Поннеф показался ему надутым мошенником. Сейчас как никогда точно он соответствует именно этому образу: делает вид, будто читает, на самом же деле наслаждается своей властью над кучкой религиозных фанатиков, послушных педиков и полоумных бандитов.
Поннеф не стал тратить времени на предисловия.
— Специальная сессия суда собралась по делу о предательстве интересов нашей общины и катаризма в целом. Незадолго до 15 мая 1247 года обвиняемый, известный тогда под именем Раймона Гаска, передал нашим врагам ценную информацию, позволившую им устроить нам засаду во время перехода тех самых гор, где мы находимся сейчас. — Поннеф театральным жестом указал куда-то в сторону. — Каким именно способом это было сделано и через кого Раймон Гаск передал информацию, — этим, наряду с другими вопросами, и предстоит заняться настоящему суду. Помимо того, и это еще важнее, мы должны для начала выслушать, признает себя подсудимый виновным или нет, а когда суд закончит работу, перед вынесением приговора, — принять если не раскаяние в содеянном, то хотя бы признание приведенных доказательств.
Он замолчал.
— Невиновен, — заявил Лукас.
Поннеф недовольно заворчал.
— Мы люди терпимые и уважаем право подсудимого отвергать любые обвинения, если, конечно, у него есть для этого достаточные основания. Со своей стороны, мы готовы привести доказательства его вины, являющей собою акт величайшей измены. Передо мной — оригинал документа, относящегося ко временам крестовых походов против катаров. Из него следует, что Раймон Гаск отвергает это учение во всех его пунктах, и особенно проповеди католического священника-отступника Бернара Роше. Кое-кто из вас уже знаком с этим документом.
Поннеф поднял кожаную папку, несомненно, извлеченную из «ранее неизвестной» библиотеки то ли в Тулузе, то ли в Каркассоне.
— Цитирую, — продолжал он. — «Раймон Гаск сообщил нашим людям, что еретик Роше проживает в настоящее время в коммуне Мелиссак, но через несколько дней, вместе с группой своих последователей, собирается покинуть это место. В ответ на вопрос, куда именно намереваются бежать еретики, Гаск указал приблизительный маршрут движения. На перехват были посланы солдаты, которые остановили еретиков, заковали их в цепи и доставили в тулузскую тюрьму, где они содержались до вынесения приговора».
С приличествующим содержанию мрачно-торжественным тоном Поннеф зачитывал, или, во всяком случае, делал вид, старый французский текст, но с тем же успехом, подумал Лукас, это мог быть какой-нибудь популярный комикс. В нем не было и намека на доказательство, даже если бы (и это чрезвычайно существенное «если») Лукас признал себя Раймоном Гаском. Оспаривать такого рода обвинения не было смысла. Остается одно — выдвигать контробвинения. Но и это скорее всего пустая трата времени. Лучше подумать о том, как Нурия собирается вызволить его отсюда. Позади — пара громил, обе двери — слишком далеко. Лукас попытался подсчитать, сколько примерно шагов до той, что ведет в приемную. Тем временем Поннеф излагал аудитории кровавые обстоятельства мук и преследований, которым подвергались их двойники из XIII столетия. Для тех, у кого оставались сомнения, он особенно упирал на то, что все они умерли за катарскую веру.
— Итак, кому вы передали информацию об исходе из Мелиссака? — повернулся он к Лукасу.
— Мне кажется, вы сами должны знать ответ на этот вопрос, тем более имея перед собою отчет инквизиции. Что же касается меня, то я не имею на этот счет ни малейшего понятия, ибо, обращаясь ко мне, вы явно исходите из моего согласия считать себя Раймоном Гаском. Но это не так. Меня зовут Рис Морган Аурелио Лукас.
Поннеф поморщился.
— Что ж, отлично. Начнем сначала. Итак, вы отрицаете, что в своей прошлой жизни под именем Раймона Гаска передали агентам инквизиции сведения, касающиеся группы катаров из деревни Мелиссак, которые впоследствии были схвачены и преданы казни?
