– Давай! – сказал он, но миссис Маклин уже снова наклонилась вперед и, накрыв волосами лицо Терезы, приникла к ее губам. К этому времени я подошел достаточно близко, чтобы услышать, как ее дыхание врывается в горло Терезы. Звук был похож на шум моря в раковине.
Я смотрел, как при каждом натужном вдохе поднимается и опускается грудь Терезы. Когда мистер Ветцель предпринял вторую попытку, внутри Терезы что-то хрустнуло, словно надломилась обледенелая ветка, и кто-то воскликнул:
– О господи!
– Да заткнитесь вы! – прорычал мистер Ветцель, снова наклоняясь над Терезой.
Я поморщился и зажал кулаками уши, чтобы не слышать этих скрежещущих звуков, хотя понимал, что он все делает правильно, именно так, как учил нас мистер Ланг на уроках физкультуры, который говорил: «Если не заработает сердце, ребра им уже не понадобятся».
Когда миссис Маклин в третий раз нагнулась к Терезе, у меня было такое чувство, как будто это я склоняюсь над ее луком изогнутым ртом, как будто это мои пальцы сжимают ей ноздри и ее лишенная кислорода кровь журчит и хлюпает под моими мягкими руками.
Мистер Ветцель спокойно и четко считал вслух, продолжая массаж: раз-миссисипи, два-миссисипи – как атакующий в американском футболе. На «пять» миссис Маклин вдула воздух Терезе в рот, и он начал снова. Раз-миссисипи. Два-миссисипи.
– Проверим, – сказала миссис Маклин, когда он выпрямился, и прижала руку к горлу Терезы.
– Ничего, – проговорил мистер Ветцель, нажимая, и миссис Маклин вдунула еще раз. – Едрить твою бога душу мать!
Сзади раздался рев, я оглянулся и увидел летящего по склону холма доктора Дорети. Даже Джон Гоблин, которого, должно быть, послали за ним, не мог его догнать, хотя казалось, он скользил над землей, сверкая своими белоснежными «пумами». Мистер Ветцель продолжал считать, а когда доктор прорвался сквозь толпу и попытался его отшвырнуть, он сказал:
– Уйди, Дорети. А то еще раздавишь ее своими ручищами.
Я подумал, что доктор его сейчас укусит – так он был взбешен. Но вместо этого он отскочил как ужаленный.
– Не смей останавливаться, – сказал он.
– Четыре-миссисипи, пять-миссисипи, и не собираюсь! – ответил мистер Ветцель, пока миссис Маклин очередной раз вдыхала в Терезу воздух, и отклонился назад, и тут вдруг Тереза натужилась, срыгнула слюну и зашлась душераздирающим кашлем.
– О господи! – прошептал Джон Гоблин.
Все пришли в движение. Доктор снова ринулся к Терезе, и на сей раз мистер Ветцель откатился в сторону и раскинулся на льду.
– Ну и ну! – повторял он. – Ну и ну!
Миссис Маклин тоже сдала назад, чтобы ее ненароком не сшиб Дорети. Она стояла на коленях и тихо плакала.
Я не мог смотреть на Терезу. Во-первых, мне мешал доктор, загородивший ее руками. А кроме того, я не был готов увидеть ее лицо. Я привык носить ее в себе как свечу, как нечто, что я мог зажечь в любой момент, когда нуждался в общении.
На голову мне шлепнулся поцелуй, и мимо проковыляла Барбара Фокс.
– Ты ее задушишь, – пробормотала она доктору на ухо. – Хватит уже. – Но он только крепче прижал к себе дочь.
Сзади ко мне подкрался Джон Гоблин и обхватил меня за пояс.
– Ух-ух-ух!
– Просто не верится, – сказал я, и он тут же испарился, пошел цепляться к кому-нибудь еще.
По склону холма, чуть не падая, неслась моя мать в коричневом зимнем пальто нараспашку; изо рта у нее поминутно вырывались истошные гулкие вопли, глаза бешено моргали от ветра. Она была похожа на обезумевшую зимнюю утку. Миссис Маклин с трудом поднялась на ноги и бросилась ей навстречу. Они упали друг другу в объятия и вместе рухнули на нетронутую кучу свежего песка, завезенного для засыпки берега нынешним утром.
Нынешним утром, подумал я. И тут меня кинжалом пронзила догадка. Все сходится! Трудно поверить. Но придется. Тереза знала, что это за день. Знала. Сегодня.
Джеймс Море в костюме росомахи. Он плачет, привязанный к стулу, пластиковому, с низкой спинкой – такие были у нас в школе. На цементном полу, в том месте, куда годами что-то капало, – озерца пятен; с потолка, слегка покачиваясь в тусклом свете, свисает поцарапанная серебряная люстра, похожая на перевернутого паука. Из полумрака на цыпочках выходит Тереза. Разворачивает шарик серебряной фольги и достает бутерброд с соленьями, липкий от стекающей с боков горчицы. Она подносит его к губам Джеймса и шепчется с ним как друг, как сестра – как она никогда не шепталась ни со мной, ни с кем-либо из моих знакомых. Джеймс плачет, но ест. В тени позади них на коленях стоит Снеговик и наблюдает за ними. Наконец он подает голос – усталый и невыразительный, соседский голос. Он спрашивает Джеймса: ничего, если его оставят на баскетбольной площадке возле его дома? Джеймс плачет. Тереза тоже, но она оборачивается и смотрит на монстра. Она похожа на марионетку с квадратными фетровыми глазами. Через некоторое время Джеймс говорит: «Ненавижу баскетбол». Язык у него заплетается – очевидно, подействовало снотворное в бутерброде.
Тереза кладет руку Джеймсу на лоб у самой кромки волос и что-то шепчет ему, пока он засыпает. Потом к нему подходит Снеговик и двумя пальцами зажимает ему ноздри – как гасят свечу. «Не смей», – говорит Тереза, впиваясь ногтями в его руки, но он отпихивает ее назад. Джеймс совсем не сопротивляется.
Мой взгляд перескочил на лицо Терезы, лежавшей на снегу. Она то и дело кашляла, переваливаясь в отцовских руках, как тряпичная кукла, но ее пустые глаза были широко раскрыты и взгляд устремлен на меня.
Я встряхнул головой, закрыл глаза, потом снова открыл, но Терезин взгляд оставался неподвижным, а в голове у меня по-прежнему крутились образы ее и Джеймса. Весь год она казалась такой далекой. А теперь ее словно и вовсе не было. Слишком рано мистер Ветцель остановился. Что-то в ней еще не вернулось к жизни.
– Тереза, – проговорил я с чувством, – где ты была?
Не знаю, слышала ли она меня, не то что понимала. В лице ее ничего не изменилось. Потом она снова натужилась, очень сильно, подняла руку и раскрыла ладонь. Из нее выпала крошечная гнилушка и исчезла в рыхлом слое снега на льду.
Вдруг над холмом раздался вой сирен – казалось, он исходил от деревьев на его вершине, – и со склона в одно мгновение ссыпался отряд полиции вкупе с четырьмя спасателями-парамеди-ками.
– Всем оставаться на местах! – гаркнул полисмен, первым добежавший до берега. Молодой, чернобородый, он размахивал дубинкой, как тамбурмажорским жезлом. – Детективам нужно увидеть все как есть.
Полицейские и парамедики столпились на озере, закрыв от меня Терезу. Я стоял достаточно близко, чтобы увидеть, как трое других полицейских, включая «тамбурмажора», оттащили доктора на безопасное расстояние. На Терезу обрушился град вопросов. «Ты можешь дышать? Можешь ходить? Тебе не больно? Ты знаешь, как тебя зовут? Знаешь, где ты живешь?» Очевидно, все эти вопросы остались без ответа, потому что последовала новая серия: «Ты можешь сказать, где ты была? Как он выглядит? Был ли с тобой Джеймс Море? Что ты видела? Он тебя не бил?»
